Погромы протестующих против насилия полиции: кто прав, кто виноват?

Массовое выступление против несправедливости сильных и власть имущих не может не вызывать сочувствия. Даже если СМИ не дают подробностей, мы знаем, как они выглядят: мирные колонны приходят на согласованный митинг, их представители зачитывают свои требования и конструктивные предложения, полиция поддерживает протестующих, власти выдвигают рациональные контраргументы, но в целом соглашаются с народной волей…

Но, как всегда, где-то что-то идёт не так. Мы видим кадры, на которых люди громят магазины и поджигают какие-то здания; в то же время полицейские жестоко избивают каких-то других митингующих, журналистов и случайных прохожих. Можно долго рассуждать, как протестующим надо было бы себя вести, чтобы хорошо смотреться на камеру, и почему разрушение чужого имущества лишает протесты моральной чистоты. Однако реальность такова, что мало кто в истории достиг этого «этически безукоризненного» идеала (и ещё меньше тех, кому он помог). Поэтому гораздо важнее понять, что же произошло в окутанном тайной промежутке между началом мирного протеста и кадрами погромов? Являются ли протестующие просто «маргиналами», опасной для имущих «чернью», какими их иногда пытаются выставить, — или в их действиях есть какая-то иная логика? Может быть, наши логичные высокоморальные суждения упускают что-то важное, не понятное с этой стороны экрана?

Начнём с того, что к 2020 году коллективное насилие — отнюдь не неизведанная земля. Его с разных сторон изучали и государственные комиссии, и научные институты, и независимые исследователи. Обратимся к одному из ведущих социологов США, специалисту по массовым движениям и протестам Чарльзу Тилли. Его исследовательская группа разбирала как исторические сведения о коллективном насилии, так и современные ей (вторая половина ХХ века) случаи.

Тилли приходит к выводу, что погромы не являются чем-то принципиально отличным от других, мирных форм протеста; они возникают не из особой «эмоциональности» или «маргинальности» граждан. Протест становится насильственным в результате взаимодействия между группами; как правило — между протестующими и полицией. И вывод этот не нов: например, Комиссия Кернера, созданная президентом США в 1967 году как раз для расследования причин расовых волнений, отмечала, что беспорядки часто начинались и заканчивались полицейским насилием.

Тилли показывает, что насильственная эскалация возникает тогда, когда притязание протестующей группы на какое-то пространство (например, когда люди пытаются подойти к Белому дому), объекты, привилегии или защиту (например, от полицейского произвола), кажущееся им «в общем», «по-человечески» оправданным, наталкивается на силовое сопротивление агентов власти (полиции, армии, «казачества» и пр.). Допустим, возмущённые граждане пытаются пройти маршем к зданию администрации. Полиция их не пускает — или даже, поскольку люди «нарушают закон», находятся там, где им быть не разрешено, пытаются оттеснить или разогнать собравшихся. Протестующие пытаются пройти с другой стороны, прорвать ряды полиции, чем вызывают насильственную реакцию. Тогда люди разделяются на группы, разбредаются по окрестностям и начинают погромы, «компенсируя» заблокированную мирную попытку и бросая вызов полиции.

Конечно, к протестующим могут прибиваться и хулиганы, и мелкие банды, и пьяницы, и экстремисты. Однако обычно это — следствие общей эскалации и порождённого ею «хаоса». Наконец, иногда «мирная» фаза может быть скрыта: допустим, протестующие не смогли получить разрешение на митинг, их мнение долгое время подавляли в информационном пространстве (или существует уверенность, что мирную демонстрацию просто будут замалчивать), их в целом дискриминировали (что было характерно для американских чернокожих в ХХ веке) и т.д. Так что «мирная» фаза как бы срывалась ещё до её начала.

У нас нет (и, вероятно, не будет) полной картины происходящего, также как и реального понимания, почему данный случай несправедливости «взорвал» американское общество: ведь в протестах участвовали далеко не только расовые меньшинства и солидарные с ними «белые», но и безработные, противники вопиющего материального неравенства в США, капитализма вообще и др. Однако из-за удивительного масштаба протеста, крайней жестокости полиции и, справедливости ради, погромов мы получили массу видеоматериалов и личных свидетельств.

Не только пользователи соцсетей, но и крупные СМИ вроде CNN показывали, как полиция разгоняет, применяя слезоточивый газ и резиновые пули, мирные демонстрации — даже когда люди держат руки вверх и кричат «не стреляйте!». В таком видео ведущая поясняет, что это президент США Дональд Трамп решил «обезопасить» свой проход к церкви, чтобы с библией в руках записать обращение к нации. И если местные мэры или главы полиции пытались идти с массами на диалог, то Трамп сделал всё что мог для насильственной эскалации: высмеивал, кривлялся, угрожал, обвинял «радикальных левых» и даже Россию (хорошо, что не коммунистов — было бы совсем в духе пошлой «красной угрозы», обесценивающей любое недовольство), выставлял себя другом силовиков и защитником богом данных прав собственности. Даже для человека «не в теме» это выглядело дико.

Такое поведение главы государства показывало, что протестующих презирают, что их не будут слушать, что их готовы хладнокровно подавлять. Протестам, по сути, обрубили путь к умиротворению; их можно было либо закончить, либо перевести на новый уровень насилия. Глядя на Трампа, нетрудно понять и то, почему американское общество в частном случае полицейского произвола увидело нечто большее, и то, почему всё быстро вылилось в погромы.

Добавим сюда знаменитую на весь мир жестокость американской полиции. Добавим рекордную безработицу и карантинные меры. Добавим неизжитую сегрегацию: старая расистская политика вроде создания кварталов для чернокожих и бедных создала сильную инерцию, с которой власти не спешат бороться. Добавим также разочарование в президенте: Трамп обещал пойти против элиты, защитить рабочих с постоянной занятостью (этот слой в США часто называют «средним классом») от «грабящих» их бедняков (через социальные пособия) и китайцев. На деле же он оказался типичным «правым» кандидатом — снижал налоги на крупный капитал и богатство, подстёгивал неравенство, поддерживал силовиков, давил на национализм.

Неясно, насколько граждане США повелись на грубые лозунги против бедных (как будто мы не входим в эпоху нестабильной занятости, когда любой может лишиться «нормальной» работы) или национализм, однако близость к народу явно сыграла свою роль. В прошедшие дни Трамп окончательно растоптал именно её. Связь президента с априори «несправедливым» и «высокомерным» капиталом, богатыми и неравенством косвенно проявилась в том, что протестующие от погромов государственных зданий и СМИ перешли к разграблению бутиков. Вдобавок, конечно, к общему капиталистическому контексту: если ты не владеешь предметом из бутика — ты «неудачник»; однако уровень неравенства свидетельствует, что ты и твои дети, скорее всего, никогда не станут достаточно «успешными». Понятно, что противники протестов из всего вышеописанного сконцентрируются только на визуальных образах чернокожих, разбивающих окна, и полицейских, обороняющихся на фоне горящих зданий.

Наконец, у Тилли есть ещё одно замечание, подходящее к Трампу. Самая острая (и насильственная) политическая борьба разворачивается вокруг «входа» в политическую систему — и вокруг «выхода» из неё. Политик, который чувствует, что теряет позиции во власти, склонен к самым радикальным и отчаянным действиям. Например, чтобы быстро «перескочить» с поддержки простого народа — на поддержку элит, силовиков и консерваторов (благо, республиканская партия располагает).

Какие выводы мы можем сделать из ситуации, случившейся не у нас и в не очень хорошо знакомом нам контексте? Безусловно, призывать к насилию — преступно. Насилие вокруг протеста — это трагедия. Но это значит, что неправильно сходу обвинять в нём одну сторону: насилие порождается тупиковой ситуацией, в создании которой первую роль играют власти. Не будем забывать, что государство обладает не только силой и организацией (которых зачастую лишено гражданское общество, вынужденное потому прибегать к более грубым мерам), но и ответственностью перед народом. Оно должно не подавлять проблемы, а находить из них выход — «благо», у него есть для этого гораздо больше инструментов, чем у рядовых граждан. Репрессии — это не «принципиальная позиция» властей, желающих защитить «закон» (как будто он существует помимо живых людей); это свидетельство неспособности или нежелания говорить с обществом, работать с обществом, делать систему достаточно гибкой и отзывчивой. Безусловно, за этим стоят интересы элиты, богатства, господствующего класса, который хочет держать массы «в узде».

Надеюсь, отечественные политики не будут повторять пути Трампа, а народ России увидит, чем опасен правый, шовинистски-капиталистический популизм. А главное — что мы не дойдём до такого разочарования масс в политической системе и до такого самомнения властей и силовых структур, чтобы наши протесты стали обречены на такие погромы и жестокости, как в США.

Читайте также: Россия на перепутье: элитные игры против реальной политики

. .