Еще недавно многие западные эксперты заявляли, что появившийся на Ближнем Востоке в конце 2010 — начале 2011 годов фактор «арабской весны» резко изменит политическую картину региона.
Тогда в Тунисе за считанные дни пал режим президента Бен Али, двадцать лет единолично правившего страной. Затем настала очередь египетского лидера Хосни Мубарака, который управлял страной почти тридцать лет, за ним последовали события в Ливии, Йемене и Сирии. Такие потрясения Ближний Восток переживал разве что после Первой мировой войны в процессе распада Османской империи. «Именно здесь теперь творится мировая история, — писало в этой связи одно известное западное издание. — В широком смысле с каирской площади Тахрир осуществляет бросок через бездну, отделяющую регион от западных стран, к демократическому обустройству и экономическому процветанию». При этом утверждалось, будто Северная Африка и Ближний Восток станут постоянными точками, на которых будет сходиться геополитическое напряжение, политические и экономические интересы многих других важных акторов мировой арены. Так появился стержень, вокруг которого стали крутиться или должны были крутиться в первую очередь те страны региона, которые не относили себя к числу подвергаемых «модернизации» субъектов. И что тут началось!
Американцы полагали, что они будут продолжать «демократическую миссию» на Ближнем Востоке. Как писал бывший госсекретарь и помощник президента США по национальной безопасности Генри Киссинджер, проблемой для Вашингтона становились сценарии адаптации своей политики «к внутренним обстоятельствам стран региона, которые должны «обновляться», в отношении которых может использоваться так называемая «гуманитарная интервенция». Но в действительности стала срабатывать так называемая «стратегия сталкивающихся бильярдных шаров». Например, Турция не только приветствовала «арабскую весну», но и приняла в ней активное участие, полагая, что крах некоторых авторитарных арабских режимов облегчит ей продвижение доктрины неоосманизма. Так же действовал и Иран, но по своим соображениям. В Тегеране были уверены в том, что корни «арабских потрясений» лежат в исламской революции в Иране, а глубокие трансформации на Ближнем Востоке, в Персидском заливе и Северной Африке изменят политическую карту региона за счет усиления антиамериканских и антиизраильских настроений.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Во внешнеполитическом плане события «арабской весны» воспринимались Тегераном как возможность укрепить свои позиции в противостоянии с суннитской Саудовской Аравией и монархиями Персидского залива. Не случайно иранские лидеры приветствовали перемены в Бахрейне, Тунисе и Египте. Они сделали ставку на «шиитскую карту», прежде всего, в Бахрейне и Йемене, а в широком контексте опирались на увеличение исторического веса персидской цивилизации с охватом не только Ближнего Востока, но и Средней Азии с Закавказьем. В то же время похоже, что ход событий застал врасплох Израиль. Президент США Барак Обама создал ситуацию, при которой израильтяне оказался в непривычном для себя фарватере регионального процесса. Они стали выражать обеспокоенность тем, что «арабская весна» начала превращаться в опасную для них «исламскую зиму»: на смену умеренным режимам приходили к власти исламисты вроде «Братьев-мусульман» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), в результате чего возникали хаос и анархия, усиливались радикальные джихадистские группировки вроде ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), которые способны подойти вплотную к израильским границам.
Что же касается арабского мира, то было обозначено два сценария-перспективы: укрепление арабского национализма и центризма в лице Саудовской Аравии и перевод арабов в мир этнических группировок, кланов, племен и радикальных движений, угрожающих отбросить всех их на сотни лет назад. К моменту прихода Дональда Трампа к власти Ближний Восток переживал серьезные потрясения, которые бросали на чашу весов престиж и политический вес США. На первых порах Трамп пытался восстановить нарушенный самими же американцами баланс сил на Ближнем Востоке в пользу арабо-суннитского блока, изменить соотношение сил между суннитами и шиитами, сложившееся в результате вторжения США в Ирак в 2003 году, в пользу первых. За полгода до истечения первого президентского срока Трампа он оказывается вынужденным вступить в переговоры с Багдадом о выводе войск из Ирака. Аналогичный вопрос о выводе войск из Афганистана решается Вашингтоном в диалоге с талибами (организация, деятельность которой запрещена в РФ). На днях командующий Центральным командованием США (CENTCOM) генерал Кеннет Маккензи заявил, что «США не планируют оставаться навечно в Сирии», хотя сроки вывода войск из этой страны «не определены».
Напомним, что Вашингтон и их союзники с 2014 года проводят в Сирии и Ираке операцию против ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), причем на сирийской территории действуют без разрешения Дамаска. Но для американцев, и не только для них одних, очевидно, что статус-кво, выгодно складывавшийся на сирийском направлении несколько десятилетий назад, безвозвратно потерян. Правда, Израиль опасается, что получит на своих границах уже не прежнюю предсказуемую и понятную Сирию, а еще и Иран в плюсе с «Хезболлой». В целом реакция США и их союзников на Ближнем Востоке перестает быть предсказуемой и многовекторной, а тезис о том, что Израиль — «единственная демократия на Ближнем Востоке», теряет практическую актуальность. Так, в британской The Financial Times отмечается следующее: «У арабских и израильских партнеров постепенно крепнет уверенность в том, что Соединенные Штаты больше не являются надежным союзником в запутанных интригах и соперничестве на Ближнем Востоке, а американская дипломатия оставляет за собой «опасные пустоты». В первую очередь это касается перспектив активизации политических контактов США с Ираном, учитывая ту роль, которую американская сторона сыграла в подписании женевских договоренностей по иранскому ядерному оружию и в начале диалога Тегерана с европейскими странами.
В свое время эти договоренности создали благоприятные условия для выхода Ирана из международной изоляции и повышения его роли в региональной политике, в том числе на Ближнем Востоке. Но возможно ли такое сегодня на практическом уровне, когда у США из-под ног уже выбита доктрина строительства «нового Ближнего Востока» на принципах либерализма и демократии, а без нее никто не знает, что делают американцы в этом регионе мира. Плюс к тому то, что такие колониальные державы, как Великобритания и Франция, которые десятилетиями контролировали Ближний Восток, сегодня практически не играют никакой роли в происходящих в этом регионе процессах. В этой связи существуют суждения, согласно которым «в скором времени на Ближнем Востоке будет доминировать Китай». Да, у Пекина есть такие возможности, но пока не просматривается желания заменить там Запад. Действует осторожно и Москва, когда выстраивает так называемое стратегическое партнерство с какой-либо ближневосточной страной. Но самый неожиданный тренд в том, что при всех противоречиях США и Россия на Ближнем Востоке куда ближе друг к другу, чем к какому-либо из государств мусульманского мира. Не случайно и то, что американские эксперты сейчас прорабатывают сценарии таких альянсов в этом регионе, как Израиль — Саудовская Аравия — Иран — Россия и США — Саудовская Аравия — Иран.
Трудно пока представить, как будут дальше развиваться события, но в Вашингтоне зреет осознание необходимости сотрудничества с Москвой для сглаживания ближневосточных конфликтов, потому что этот регион скоро перестанет иметь в мировой геополитике статус первостепенной стратегической значимости. Пока же карта его в описании турецкой газеты Haberturk выглядит следующим образом: «Афганистан фрагментирован, на Кипре де-факто имеют место «два Кипра», Палестина продолжает свое существование в составе «двух Палестин», в Ливии сформировались «две самостоятельные Ливии», регион Курдистана в Ираке фактически оторвался от Багдада, на Кавказе от своих метрополий отделились Карабах, Южная Осетия и Абхазия, среднеазиатские страны ищут варианты включения в мировую систему через новые коммуникации и союзы без гарантий сохранения своей государственности в прежних границах. Неизвестно, что будет с Ираном».
Регион остается источником значительных пертурбаций, но уже не военных, а дипломатических.