Конфликты в Ладакхе и на юге Кореи открываются общим «ключом»?

Все началось с того, что трое индийских военнослужащих — офицер и два солдата — погибли в ходе инцидента в Ладакхе в ночь с 15 на 16 июня. Прошло несколько часов, и стала поступать уточняющая информация. Сначала утверждалось о том, что классического боестолкновения с применением штатного оружия не было, а имела место массовая драка военнослужащих двух сторон, применявших «подручные» средства. Когда в новостных лентах резко возросло официальное количество жертв, однозначность утверждений об отсутствии стрельбы исчезла; начали говорить о кратковременных стычках с локальным открытием огня. Противоречивость сведений объясняется тем, что они исходят от противостоящих сторон; проверить их средствами объективного или хотя бы независимого контроля невозможно. Место, где произошел вооруженный инцидент, крайне удаленное и практически безлюдное. По данным, которые обнародованы на текущий момент, только с индийской стороны погибли около двадцати военнослужащих; что касается Китая, то их количество не сообщено и уточняется. Индийская сторона, как происходит в таких случаях, характеризует китайские потери числом, вдвое превосходящим собственные, а китайская сторона это отвергает, обвиняя оппонентов в преднамеренном завышении. После инцидента военное командование обеих сторон приступило к переговорам, первым результатом которых стало разведение войск.

Инцидент далеко не первый: чуть более месяца назад, в начале мая, аналогичный эпизод, только без жертв, произошел там же, в Ладакхе. Ситуация в этом регионе перманентно обостряется с прошлого года. Тогда индийские власти, вопреки протестам Китая, вывели эту горную область из упраздненного северного штата Джамму и Кашмир, с которым связаны не только индийско-китайские, но и индийско-пакистанские пограничные противоречия. И провозгласили ее «союзной территорией» в составе Индии, уступив местному, локальному буддистскому большинству населения, которое находится в конфликте с мусульманами, составляющими в этом штате общее большинство. В Ладакхе, напротив, больше буддистов; до середины XX века разные конфессии сосуществовали благополучно, а затем ситуация стала обостряться, и в конце концов в регионе принялось периодически полыхать. При этом следует иметь в виду, что все противоречия, в том числе территориальные, в Джамму и Кашмире — результат деятельности британских колонизаторов, которые, предоставляя в 1947 году колониальной Индии независимость, разделили свои, становившиеся бывшими, владения на два государства. Несколько войн, конфликтов и столкновений между Дели и Исламабадом привели к разделу еще и Пакистана, из которого в 1971 году выделилась Бангладеш со столицей в Дакке, ранее являвшейся административным центром Восточного Пакистана. Произошло это после занятия этой территории индийскими войсками.

Почему в Пекине так остро отреагировали на провозглашение автономии Ладакха от Джамму и Кашмира? По ряду причин, главными из которых являются последствия китайско-индийской пограничной войны 1962 года, во время которой НОАК нанесла индийской армии сокрушительное поражение, но толком не воспользовалась плодами своей победы ввиду негативной реакции международного сообщества. У того конфликта было несколько поводов: называют переход в 1950 году под контроль вновь созданной КНР ранее независимого Тибета, превратившегося в китайский автономный район. После этого лидер тибетских буддистов далай-лама, считающийся не только духовной властью, но и светским политическим лидером, бежал в Индию, а та его приютила вместе с тибетским правительством в изгнании, чем Пекин был и по сей день остается крайне недовольным. Причина же все та же: последствия британского владычества, которые усугубились местной спецификой. Конвенция 1914 года о границе между независимым тогда Тибетом и Британской Индией, принятая Симлской (Шимлской) конференцией, не учитывала интересов Китая, который и тогда, еще не владея Тибетом, протестовал против так называемой «линии Мак-Магона», отделившей от Тибета в пользу британцев территорию нынешнего штата Аруначал-Прадеш. Китай участвовал в той конференции, но договоренность с Тибетом автором проекта, главой колониального МИД Генри Мак-Магоном, была достигнута за спиной китайских переговорщиков и в обход их мнения. Дело происходило на фоне революционных брожений в Китае, которые последовали после Синьхайской революции, и с мнением страны, потерпевшей поражения в двух опиумных войнах и ставшей объектом фактического раздела, британцы попросту не посчитались.

Если посмотреть на карту, то легко увидеть, что индийско-китайская граница делится на три сегмента. Первый, западный, как раз и включает бывший Джамму и Кашмир. В ходе упомянутой войны китайские войска заняли северо-восточную часть штата, называемую Аксай-Чин, часть исторического Ладакха, который своим считают и в Дели, и в Пекине. С тех пор линия фактического разграничения проходит через эту территорию, разделяя ее на две части, одна из которых контролируется Китаем, а другая — собственно Ладакх, ныне, как помним, выделенный из состава Джамму и Кашмира, — остается под контролем Индии. Помимо рубежа Аксай-Чин — Ладакх имеются и еще как минимум два спорных участка, на одном из которых нынешний инцидент и случился. Все из-за того, что нынешняя Индия унаследовала от колонизаторов Симлские договоренности, а Китай их не признает; поэтому каждая из сторон считает по-своему и апеллирует к собственным аргументам, невзирая на противоположные. Вялотекущий обмен несовпадающими мнениями обостряется всякий раз, когда одна из сторон начинает обустраивать территорию, которую другая сторона считает своей наравне с первой. Вот и сейчас все началось с того, что индийские военнослужащие разрушили наблюдательный пункт, созданный китайцами по свою сторону линии фактического контроля, заменяющей общепризнанную границу, которая отсутствует. Китайская сторона, устами официального представителя Министерства национальной обороны КНР, обвинила Дели в провокации.

Другой, самый короткий, центральный сегмент, расположен между территориями Непала и Бутана. Но это и наиболее болезненный с точки зрения динамики конфликта участок. Индия владеет штатом Сикким, прилегающим в основном к территории Непала; восточнее расположена территория Китая, вклинивающаяся между Сиккимом и Бутаном. Именно там расположено плато Доклам (по-китайски Дунлан), по границе которого Китай строит шоссе, упирающееся в индийскую границу вблизи наиболее уязвимого с военной точки зрения коридора Силигури («Куриное горлышко»). Он соединяет коренную часть Индии с северо-восточными территориями страны, в обход северной границы Бангладеш. Если представить себе сосредоточение китайских войск на финише маршрута у индийской границы, то перерезать эту артерию, отделив центр Индии от, забегая вперед, спорного северо-востока, — лишь «дело техники». И именно это индийскую сторону и беспокоит. В 2017 году вокруг шоссе возникло военное противостояние. Индия — гарант территориальной целостности Бутана, у которого имеется спор с Китаем как раз из-за Доклама. Поэтому, когда строительство китайской магистрали прошло даже не через само спорное плато, а по его границе, в Дели напряглись. И чтобы такого поворота не допустить, Индия пытается выставить Пекину превентивные претензии, для чего доказывает, будто граница — это само плато. А значит, китайские действия-де ущемляют права даже не Индии, а Бутана — на спорной территории. То есть, организуя противостояние с Китаем не только в этой, но и в каждой конфликтной точке, Дели просто «вписывается» за Бутан. Разумеется, против Китая.

Пару слов о третьем, восточном, участке китайско-индийской границы, ситуация вокруг которого, с одной стороны, вообще-то, исторически наиболее острая, а с другой стороны, в нынешний спор он не вовлечен. Когда в 1962 году произошли скоротечные военные действия, китайская сторона очень быстро заняла значительную часть территории нынешнего индийского северо-востока, именуемую штатом Аруначал-Прадеш. Затем, под давлением ООН, силы НОАК отошли на исходные позиции, и регион вернулся к Индии, чего КНР, однако, уступив вне поля боя де-факто, не признала де-юре. Каждая поездка индийских лидеров в Аруначал-Прадеш, с самого момента его провозглашения в 1972 году, получает дипломатические демарши из Пекина примерно по той же схеме, по которой, скажем, в Киеве после 2014 года реагируют на визиты российских лидеров в Крым.

Таков общий сюжет, тесно связанный с первым из описанных нами трех участков индийско-китайской границы. Углубляться в более тонкие его детали нет необходимости. Разве что, имеет смысл — это важно! — отметить, что нынешнее обострение, во-первых, происходит на фоне относительной стабильности между Дели и Исламабадом. Это тот случай, когда противоречия между Индией и Китаем проявляются непосредственно, а не «отвлекающим маневром» между Индией и Пакистаном. Во-вторых, обращает внимание, что — по всем признакам и по оценкам самых различных СМИ — напряженность в данном случае все-таки спровоцирована индийской стороной, и это удивительным образом совпадает по времени с обострением китайско-американских отношений. Почему с точки зрения аналитики необходимо посмотреть в эту сторону? Потому, что так называемый «Индо-Тихоокеанский» регион, придуманный в Вашингтоне «взамен» Азиатско-Тихоокеанского (АТР) и по сути провозглашающий курс на создание «восточной НАТО», — важная часть стратегии Вашингтона и Пентагона, о которой американской стороной упоминается всякий раз, когда речь заходит об азиатском юге, в частности о странах АСЕАН. Индии в этой американской концепции отводится ключевое место. Можно сказать, что без нее никакого блока не состоится, ибо ни Япония, ни Австралия, которых Вашингтон затаскивает в «восточную НАТО», задач этой гипотетической организации без зацепки за юг евразийского материка не решат; плацдарм — это Индия, которая привередничает и в альянс к США не торопится. Следовательно, в американской логике Индию к этому подтолкнуть, и ничто не сработает в этом направлении лучше, чем подливание бензина в застарелый тлеющий костер индийско-китайского конфликта.

Особенно настырно эта американская линия проводится после присоединения Индии и Пакистана к ШОС, что, по сути, выводит любой потенциальный конфликт с их участием и между собой, из сферы международного миротворческого арбитража в компетенцию этой организации, ведущую роль в которой играют Китай и Россия. Пытаясь минимизировать издержки этого момента, Вашингтон, к делам ШОС не допущенный, не просто торопится, впрягаясь против КНР и с удовольствием используя в этих целях Индию, но и совершает подкоп уже под китайский диалог со странами АСЕАН, завлекая последних в сети своей международной политики. США важно не только ослабить Пекин, но и не дать укорениться такому механизму разрешения противоречий, как ШОС. И в Вашингтоне хорошо понимают, что игра на обострение индийско-китайских противоречий косвенно бьет и по России, ставя нашу страну в сложное положение, каким является ссора ближайших партнеров в Азии. Грубо говоря, если странам самого региона нужен именно инструмент разрешения противоречий, то США — механизм их разжигания. В Америке просто спят и видят столкнуть Индию с Китаем и погреть на этом евразийском расколе руки: не можешь противодействовать — возглавь, не получается возглавить — поссорь всех со всеми и управляй противоречиями, дергая за ниточки и не давая обстановке нормализоваться.

Что говорит в пользу именно такого прочтения нынешнего всплеска напряженности в Ладакхе? Не претендуя на «эксклюзив», выскажем собственную версию, безусловно, дискуссионную, но имеющую право на существование. В политике часто бывает так, что ответы на те или иные действия получаются ассиметричными. Вот и сейчас, на фоне событий на одном из спорных участков границы Индии и Китая, одновременно полыхнуло на Корейском полуострове, где КНДР осуществила подрыв офиса связи между Севером и Югом в приграничном Кэсоне. Здание офиса, закрытого еще неделю назад, теперь взорвано; более того, из Пхеньяна последовали и более далеко идущие заявления. В частности, о возможном занятии демилитаризованной зоны вдоль 38-й параллели. И о том, что Сеул «жестко ответит» за агитационную кампанию с помощью начиненных листовками воздушных шаров, что запускаются с Юга на Север организациями перебежчиков из КНДР, обосновавшимися у границы.

При этом обращает внимание, что эпицентром нынешней волны разрыва с Югом в Пхеньяне служит не Ким Чен Ын, который появляется на публике весьма редко, а быстро набирающая политический вес его младшая сестра Ким Е Чжон, которая, занимая, в общем-то, гражданский руководящий пост заместителя главы отдела агитпропа ЦК правящей Трудовой партии Кореи (ТПК), вполне уверенно говорит на «военном языке», монополия на который всегда имелась только у первого лица. Значит, брат-лидер этому как минимум не препятствует. Чем вызвана эта активность Ким-младшей — отдельный вопрос; наблюдатели не исключают, что речь идет о подготовке транзита власти. Нас же, учитывая тесные контакты между Пхеньяном и Пекином, которые усиливались все годы недавнего, провалившегося в итоге, диалога КНДР с США, больше интересует другое. Нельзя исключить, что внешне немотивированное, кажущееся избыточным давление Севера на Сеул, самым непосредственным образом связано с событиями в Ладакхе. Американцам как бы дается понять: если они продолжат подталкивать Индию к обострению ситуации на границе с Китаем, то могут получить очень серьезные проблемы в другой, весьма уязвимой и болезненной для них точке. И она очень тесно связана с вопросами безопасности и военного присутствия, которое Вашингтон имеет на юге Корейского полуострова. Поэтому нельзя исключить, а точнее, можно предполагать, что ключ к снижению напряженности и нормализации на 38-й параллели находится от нее за тысячи километров, в горах Тибета. По крайней мере, история знает многочисленные примеры подобной взаимосвязи, казалось бы, совершенно на зависящих друг от друга событий. И не только конфликтов.

. .