Каким может оказаться урегулирование индийско-китайского противостояния

Продолжает закручиваться спираль индийско-китайского конфликта на линии фактического разграничения сторон между тибетской автономией КНР и находящейся под контролем индийской стороны союзной территории Ладакх, которая ранее являлась частью штата Джамму и Кашмир, а после его упразднения уравнялась с ним в «союзном» статусе. Противостояние происходит в западном секторе, но отзывается и на других участках границы, особенно в центральном ее сегменте между Непалом и Бутаном. Наблюдатели не исключают, что противоречия Китая и Бутана вокруг плато Доклам (Дунлан), в которых Бутан поддерживает Индия, могут обостриться именно под воздействием кризиса в Ладакхе, и это потенциально наиболее взрывоопасно. К границе с индийским штатом Сикким вплотную подходит проходящая по границе плато китайская стратегическая дорога. И в непосредственной близости от места, где она упирается в границу, находится «ахиллесова пята» Индии — узкий коридор Силигури между Бутаном и Бангладеш, соединяющий основную часть страны с территорией штата Аруначал-Прадеш. Теоретически в случае эскалации конфликта, возможность которой, правда, специалисты практически исключают, коридор может быть перерезан, что разрывает индийские коммуникации со всем северо-восточным регионом, который также служит предметом междоусобного территориального спора Пекина и Дели. В этом случае этот анклав попросту оказался бы в фактическом окружении.

Но пока развитие событий происходит в направлении интернационализации конфликта, в который втягиваются ближние, а теперь и отдаленные соседи. Уже приходилось отмечать, что одновременно с Ладакхом резко обострилась ситуация на Корейском полуострове; эта тема уже получила дополнительное развитие с Юга, где пообещали Северу жесткий ответ в случае дальнейшего углубления противостояния. И это вошло в резонанс с очередным продлением против КНДР американских санкций. Учитывая тесные связи Пхеньяна с Пекином, нельзя исключить, что северокорейские действия по подрыву бывшего офиса связи в Кэсоне, как и угрозы занять войсками демилитаризованную зону вдоль 38-й параллели, во многом рассчитаны на асимметричный ответ американцам, чьи уши выглядывают из-за действий Дели в Ладакхе. За прошедшие двое суток эта версия получила дополнительное подтверждение в связи со вчерашним инцидентом уже в той части Джамму и Кашмира, вокруг которой сохраняется индийско-пакистанское противостояние. Стороны обменялись ударами: пакистанская сторона осуществила минометный обстрел индийских позиций, индийская ударила залпом артиллерии. При этом Дели отрицал со своей стороны потери, а Исламабад заявил о гибели четырех непричастных к нарушению режима тишины гражданских лиц, включая женщину. И, разумеется, обе стороны, как всегда и происходит в подобных случаях, утверждают, что первый выстрел последовал с позиций противника.

Пакистан — союзник Китая, хотя официальным поводом для обострения послужил не инцидент в Ладакхе, а события в самом Пакистане, где местные правоохранительные органы на днях подвергли аресту двух индийских дипломатов, совершивших ДТП, на что в Дели отреагировали весьма нервно, потребовав их немедленно освободить.

Одновременно включается и «тяжелая артиллерия», но не военная, а уже дипломатическая. После телефонных переговоров министров иностранных дел Китая и Индии Ван И и Субраманияма Джайшанкара, которым предшествовал обмен жесткими заявлениями, которые с индийской стороны последовали от МИД, а с китайской от Министерства национальной обороны, активизировалось уже российское внешнеполитическое ведомство. Глава МИД Сергей Лавров дал высокую оценку усилиям по разведению войск и деэскалации конфликта, которые предпринимаются Пекином и Дели, подчеркнув, что обе стороны являются близкими и тесными партнерами России, а их вклад в региональную и глобальную политическую и военную стабильность трудно переоценить. До заявления Лаврова встречу с послом Индии в Москве Венкатешем Вармой провел его заместитель Игорь Моргулов. А российский посол в Дели Николай Кудашев, комментируя ситуацию для индийских журналистов, назвал Индию «перспективным партнером». Опираясь на эти шаги, Россия, действуя на правах одного из ключевых участников ШОС, попыталась взять на себя миротворческую миссию, что вполне понятно. Важной составляющей «шанхайского духа», как это часто подчеркивается в документах организации и выступлениях ее лидеров, является недопущение дестабилизации, что с дипломатического языка переводится как превращение ШОС в механизм разрешения противоречий ее участников. Вместо того, чтобы прибегать для этого к услугам внешних посредников, в том числе международных организаций.

Вскоре после заявления Лаврова конечную цель миротворческих усилий Москвы уточнила официальный представитель МИД Мария Захарова, подтвердившая появившуюся со ссылкой на российское дипломатическое ведомство информацию о намеченной на 23 июня видеоконференции глав МИД в формате РИК — Россия, Индия, Китай. Формальное основание для Москвы его возглавить — российское председательство в РИК, объединении, которое является встроенной стержневой конструкцией в две других, более широких организации — ШОС и БРИКС. И хотя протокольная тема переговоров с самого начала вращалась вокруг совместной борьбы с коронавирусной эпидемией, та же Захарова не посчитала нужным скрывать, что планируется обсуждение еще и отношений Пекина и Дели, что подтверждает готовность российской стороны к посредническим усилиям.

Однако вскоре после всего этого поступил свежий комментарий на эту инициативу уже от МИД Индии. Сначала не из «первых рук», а через газету Hindustan Times, источник которой во внешнеполитическом ведомстве выразил сомнение в том, что его сторона примет в саммите участие, назвав его в условиях пограничного противостояния «маловероятным». Видимо, в связи с этим, в российскую позицию были внесены коррективы: было объявлено, что трехсторонний саммит отложен, а Дмитрий Песков, пресс-секретарь Владимира Путина, вслед за главой МИД и послом в Индии, подчеркнул «тесный» и «партнерский» характер российско-индийских отношений. Спустя еще несколько часов ситуацию с саммитом окончательно «подвесил» премьер-министр Индии Нарендра Моди. Выступив с обращением к стране, он отказался от «любых компромиссов» и при необходимости пообещал прибегнуть к использованию в пограничном конфликте вооруженных сил. Поскольку саммит в прежние сроки не состоится, время вроде бы позволяет; в связи с эпидемией, переносу с конца июля на осень подверглись и саммиты ШОС и БРИКС. «Неизвестными» пока остаются два фактора: молчание китайского лидера Си Цзиньпина, который на заявление Н. Моди пока не ответил, и отсутствие прямой реакции В. Путина. Какую позицию займет Кремль — продолжит ли он посреднические усилия по телефону, путем обмена мнениями с обоими лидерами конфликтующих сторон, или все будет отдано на откуп МИДу — пока не ясно. Однако эта позиция в ближайшие дни непременно проявится, причем скорее раньше, чем позже. И многое здесь будет зависеть как раз от позиции Си Цзиньпина.

Какой вид и какую динамику в результате всех этих интенсивных маневров приобретет развитие ситуации? Углубление противостояния двух Корей, как и вооруженная индийско-пакистанская стычка в Кашмире, выглядят, соответственно, предупреждением американцам, чтобы не очень усердствовали в подталкивании Индии к конфликту с КНР, а также внешним оформлением поддержки Китая со стороны его ближайшего регионального союзника — Пакистана. Если иметь в виду, повторим это еще раз, что за Дели угадывается Вашингтон, следует признать, что система и последовательность действий китайской дипломатии выстроена таким образом, чтобы «зацепить» и непосредственно противостоящую сторону, и внешних игроков, более других заинтересованных в нагнетании пограничной напряженности. Как в этой ситуации ведет себя индийское руководство? Необходимо констатировать, что оно, несмотря на кажущуюся безапеляционность заявления Н. Моди, лавирует между взаимными обязательствами, взятыми в рамках двухстороннего процесса с этими «заинтересованными», то есть американскими «партнерами», и многосторонней системой партнерства, предусмотренной в ШОС, в данном конкретном случае — прежде всего по отношению к России. Но при этом индийская сторона явно не торопится определяться с этим выбором окончательно, бесповоротно и тем более прямо сейчас. Нет, она затягивает время, делая одновременные «пасы» как Вашингтону, так и Москве. Как будто находится в режиме ожидания неожиданной «смены декораций». Ждет, опять-таки, заявлений со стороны Си Цзиньпина? Рассчитывает на дипломатическую поддержку Вашингтона? Или заявление Н. Моди — это попытка побудить США к такой поддержке или ее попросту из них выбить? И, наконец, самая негативная в своей неожиданности версия: что если ставки повышаются, и расчет делается на столкновение с США инициатора отодвинутой в будущее трехсторонней встречи — России?

При всем при этом надо понимать, что это будет серьезный выбор для всех сторон. И в этом выборе на кону стоят ставки уже даже не в индийско-китайском пограничном, а в российско-американском стратегическом противостоянии. Отыскивается трехсторонний компромисс в рамках РИК — и это означает, что партнеры и партнерство ШОС для Индии важнее, чем связи с США, которые Дели, стало быть, использует прежде всего для удержания в равновесии системы региональных балансов. И что сами эти связи, скорее всего, служат своеобразным «пугалом» для окружающих. Нет компромисса — и тем самым Пекину и Москве дается «месседж», что участие Индии в ШОС как минимум не в полной мере оправдывает возлагавшиеся на него ожидания. И, кроме того, «подставляет» правящую партию Джаната перед избирателями, под давлением которых Н. Моди и перешел к более решительной риторике. Здесь особенно важно и то, от кого именно в Индии исходят требования таких действий: от оппозиционного ИНК — того самого Индийского национального конгресса, который безраздельно управлял страной в первые тридцать с лишним лет независимости, отмеченных мощным советско-индийским сближением.

Логично предположить, что окончательному решению будут предшествовать ряд серьезных, возможно, неожиданных контактов — кто знает? И в этом плане, конечно же, в качестве версии нельзя обойти вниманием предстоящий в Москве 24 июня парад Победы. Приглашены 19 иностранных воинских контингентов, 12 лидеров уже дали согласие присутствовать на торжествах. Большинство из них возглавляют страны СНГ, но есть как минимум три исключения, два из которых — показательные: президенты Сербии и Хорватии, стран, соперничающих и даже враждующих между собой все годы после распада Югославии — Александр Вучич и Зоран Миланович, а также палестинский лидер Махмуд Аббас. И здесь (внимание!): в московском параде будут участвовать китайское и, впервые, индийское сводные подразделения.

И возникает вопрос. Что если предстоящая главная церемония празднования юбилея Победы одновременно станет и центром важнейших миротворческих переговоров, в которых за одним столом окажутся российский, китайский и индийский лидеры? Конечно, никаких подтверждающих, как и опровергающих сведений в СМИ не просачивается. Но тот факт, что до переноса парада с 9 мая на более поздний срок Владимир Путин направлял официальные приглашения и Си Цзиньпину, и Нарендре Моди, а также то, что это сейчас особо не афишируется, вполне может указывать на подготовку настоящего дипломатического прорыва. Тем более символического, что он может произойти на полях нашего общего великого юбилея. Посмотрим, ждать осталось недолго.

. .