Незамеченные историками редкие находки. В том числе краевед

Когда впервые приезжаешь в деревню Лая, удивляет отсутствие исторически примечательных мест. Ни церкви, ни часовни, ни школьного музея — только надгробие священника в углу одной из улиц, да лет десять назад поставленный крест. И это в большой деревне! Но как в археологии под пустыми напластованиями открывается богатый культурный слой, так и в Лае вскоре сообщили номер телефона местного краеведа Федора Соснина. Федор Петрович искренне любит свою Лаю и, как многие краеведы, не имеет исторического образования. Его практически никто не знает в архангельской исторической тусовке, и это минус не ему, а архангельскому краеведению, истории и археологии.

Я, Федор Соснин, бывший инспектор Ростехнадзора. 65 лет. Живу в Северодвинске, хотя чистокровно лайский. Учитель литературы, в школе где я учился, говорила, что толка из меня никакого не будет. А я все хотел доказать, что язык у меня тоже подвешен. Получилось соревнование, его итогом я доволен.

Откуда беру материалы? Предпочитаю с людьми общаться. Только вчера ходил к Колодешниковой Александре Андреевне. Она мне показала старую довоенную фотографию — бригаду ударников, сплотчиков леса, которые все ушли на фронт, и почти все погибли. А отец ее мужа на фронте умер с голоду. Для меня было шоком, что люди на фронте так умирали. Из всех, кто был на фотографии, погибли все, кроме одного. И я коротенько записываю эти разговоры. Кое-что распечатал, по деревне раздал. Для меня самое интересное — черный берег реки Лаи. Берег подмывает, и люди частенько находят предметы прошлых веков.

В смутные времена последователи раскола, так называемые старообрядцы, или раскольники, шли на поселение в глухие северные леса. Пойма рек Лаи и Урзуги была идеальным местом для схрона от властей и гонений: от Москвы далеко, непроходимые болота, комары да мошка, и свобода — как воля в дикой природе. Староверы жили во всех поселениях поймы реки Лая.

В 1950-х, 1970-х годах в оползнях берегов реки находились старинные артефакты: останки кожаной обуви, черепки глиняной посуды, стволы огнестрельного оружия и тому подобное. Обувь из кожи весьма своеобразная, сшитая немудреным способом, кожаными вязками. По своему виду они напоминали тапочки, похожие на ржаную калитку, с морщинистыми краями. Такие тапочки называли «струснями». В струснях удобно было ходить по заболоченной местности: легкие и крепкие, кожа их защищала ступни ног от повреждений, вода заливалась и выливалась из тапочек, охлаждая ноги в жару. Понятно, что зимой применялась совсем другая обувь. Сплотчики леса использовали кожаные сапоги с длинными голяшками. Прошвы сапог выполнялись нитками или вязками из той же кожи, а вот подошва прибивалась к сапогу деревянными гвоздями — чопиками. Сапоги промазывались дегтем, от чего они становились непромокаемыми, но очень тяжелыми в носке.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

Стволы ружей были гладкоствольными, округлой формы и граненой формы, с диаметром ствола примерно в 18—22 мм, без прицельных устройств. Заряжались ружья через дуло, а запал был в виде шнурового фитиля на спусковом бойке. Стволы округлой формы, по описанию, принадлежали «ручницам» или «пищалям», применяемым в XIV—XV веках (один образец такого ствола без приклада имеется в наличии). Граненые стволы принадлежали «мушкетам», которые использовались в XVI веке.

На основании приведенных фактов можно предположить, что поселения староверов на реке Лая появились в XVII веке, однако сама деревня Лая развивалась по законам устройства государства Российского, не связанного с событиями раскола Церкви. Деревня Лая, в её оседлом состоянии, появилась в XIV—XV веках, да и в более ранние времена имело быть место пребывания человека в этих местах, поскольку река всегда представлялась благоприятной средой обитания не только человека, но и окружающей фауне. Можно лишь спорить об одном: какие временные стойбища были на месте современной деревни, и когда урочище деревни представлялось морским дном.

Деревня Лая была подчинена Тойнокурскому приходу, а в 1893 году была отделена от прихода. В приходе крестьянскому люду на одну семью выделялись наделы на покосы, их еще называли «чищемины», от слова чистить, то есть чистить от поросли и наносного мусора в паводки. Жителям д. Чужгоры в этом вопросе было сложнее. Дело в том, что часть жителей Чужгор, были выходцы из села Конецдворье, и деревня Чужгоры относилась к Конецдворскому приходу. Чужгорам, по причине отсутствия свободных угодий, наделов земли на лайской земле не давали — сено приходилось им заготавливать в Корытках под д. Шихарихой и вновь разрабатывать чищемины в лесу.

Приведу один пример решения задачи при недостатке пастбищ в д. Лая. Мой дед, Андрей Павлович Воронцов рассказывал, что в неурожайный год ему приходилось уводить корову лесными тропами на пастбище к Лайским озёрам! — 130 километров глухого леса, наедине с дичайшей природой!

В лесах из березы производили древесный уголь, для чего в земле вырывали огромные ямы, складывали туда березовые бревна, разжигали костер из этих бревен, а затем зарывали все это землей — бревна медленно тлели, превращаясь в угли. Подобные видоизмененные ямы в земле сохранились до настоящего времени, их можно встретить в лесах вдоль Зеленой дороги, в округе Пивкозера, на Мурмине, на Устрасах — практически во всех прибрежных местах реки Лая. Односельчане рассказывали, что видели такую яму, с прекрасно сохранившимся углём, в лесу, — в районе устья реки Фомихи. Производство древесного угля было отличительной особенностью промысла деревни Лая.

Сани и угли везли на рынок в Архангельск, а основная часть угля поставлялась на заводы Архангельска. Есть байка на эту тему: плывет баржа по Двине, а с берега д. Глинник кричат острословы: «Кто там плывет по реке? — не народ, а лаяна. А что там везут? — не товар, а угольё».

Для увеличения наделов земли люди шли на хитрость: очередного рожденного ребенка регистрировали под новой фамилией, заимствованной от имени матери, к примеру: Марьин, Агафьин, Феклин, Любавин, Афонашкин и т. п. Получалось, что братья одной семьи оказывались под разными фамилиями — но с покосом. С приходом советской власти такая тема отпала сама по себе, манипуляции с фамилиями значения не имели, а земли стали общими.

Хотелось бы отметить необычайно уважительное отношение селян друг к другу. Приветствия всегда сопровождались обращением по имени и отчеству с поклоном, ‑ и это считалось данью уважения не только к встречному, но и к его родителям. При наличии в основном двух фамилий в деревне: Воронцовы и Сынковы, у селян применялись отличительные, весьма безобидно — ласковые родовые определения: Женюшка, Лёнечка, Сашенька, Мишенька, Офимья, Афонюшка, Трофимко, Агнеюшка, Алёксенька, Егорушко … И только единичные случаи семей, которых нарекают по имени и отчеству одного из пращуров — особо заслуженных людей у селян, это Сынков Андрей Ильич, наречением — Андрей Ильич, и все последующее поколение нарекают как детей, внуков и правнуков Андрея Ильича. Такое же отличие получено в роду Сынкова Павла Григорьевича, наречением — Павел Григорьевич, а также моего деда Воронцова Андрея Павловича — фронтовика, бывшего председателя колхоза, — человека необыкновенной справедливости и доброты, нарекали как Андрей Павлович. На память приходят также: Марья Ивановна, Анна Григорьевна, Петр Зудин, Павел Вертьевич, Александр Григорьевич…

У выходцев из села Конецдворье — обращения необъяснимо связаны с названиями птиц: Сыч, Чирок, Пунах, Стриж и т. д. Теперь в деревне появились новые, разнообразные фамилии. Обновление фамилий и кровей — дело полезное для общества, однако, жаль, что уходит самобытность селян — город неотступно овладевает селом.

. .