Имперская суть России

Мы живём в странное время, когда, чтобы осознать своё предназначение, надо изобрести оригинальную идеологию. Всё бы ничего, затея, как говорится, для молодёжи, им жить, им мучиться. Но. Такого рода «изобретения» рискованны своей непредсказуемостью, а скорее провалом в более близкой перспективе, чем даже социальный эксперимент 1917 года. Глупость состоит в игнорировании и даже отрицании своего исторического опыта, что нам неоднократно было доказано жизнью. Опыт не бывает хороший и плохой, он такой, какой есть. Россия за полтысячелетия вобрала в себя достаточно, чтобы по итогу сказать, что её опыт результативный и не цепочка случайностей. Это грамотная наработка хорошего поступательного движения в наших Евразийских условиях.

Часто ещё мелькают бессмысленные обвинения Российского государства, Российской империи, СССР, Российской федерации в «азиатчине», отрицающей «цивилизованную» европейскость и сравнения с Ордой, которые должны обидеть и вызвать оправдания и желание покаяться. Но, если наш исторический опыт сделал нас таковыми как есть, то как это может быть недостатком? Во всех драматических перипетиях своего многовекового существования мы учились, преодолели множество проблем, изжив то, что нам мешало и препятствовало. Несомненно, мы вобрали в себя лучшее и главное, что было у наших предшественников, степных иранских и тюрко-монгольских империй. Эти народы вошли в Россию не как порабощённые и униженные, а как передавшие своё наследие.

Любой исторически непредвзятый человек отметит, что в Евразии были периоды разобщённости и самоистребляющей внутренней борьбы. Но это всегда был только этап поиска и выбора новой доминанты. Под её влиянием Евразия вновь приобретала имперскую форму и стабилизировала континент, вбирая в себя ранее отпавшие окраинные регионы, внутренняя борьба которых, за свою исключительную мозаичность никогда и не заканчивалась. Евразийская Империя, раскинувшись между всеми четырьмя океанами, имеет богатый опыт отношений с цивилизациями на западе и на юге, причём, это не только военные столкновения и экспансии, но и торговля, научный, религиозный и культурный обмен, этнические перемещения, сосуществование.

Переходя к последним пяти векам Евразии, когда России выпала честь доминирования и построения собственной имперской модели, надо отметить, что свою роль в этой гегемонии она оправдала и это величайший исторический опыт славян, который вывел их на верхний уровень государственного мышления и строительства. Само название Руси, в греческом варианте РОССИЯ, уже представляло собой не боязнь, а заинтересованность во внешнем мире, который начинал восприниматься не антиподом, а тем, чем возможно и необходимо овладеть. Этот стимул оказался мощнее, чем даже задача «собирания земель русских», растянувшаяся до XX века. Более масштабный геополитический проект обнаружил новые подходы и новые смыслы.

Есть две, в настоящее время господствующие в умах идеологии, задним числом объясняющие исторические метаморфозы. Они обе пытаются обосновать, что же выдвинуло разобщённые и конкурирующие славянские княжества под властью тюркских правителей в ряд претендентов на наследие Евразии. Каждая из них имеет свои достоинства, недостатки и натяжки, но вместе они играют свою важную роль в споре не только о прошлом, но и видении будущего России, её дальнейшего пути и задачах. Конечно, в этом споре участвуют и другие теории, оспаривающие или подвергающие сомнению право России на имперскость или евразийскость, но они уводят нас в сторону от того, что случилось, а история — это только то, что было.

Первую позицию я бы условно обозначил, как патриотическо-националистическую, которая особенно возобладала в 90-х годах прошлого века, как реакция на либеральную катастрофу, приведшую к распаду СССР. Суть её в том, что истоки успешности «русского племени» ищутся в Новгородских событиях призвания князя Рюрика и образования Киевской Руси. Извечная борьба со степью, «татарское иго», собирание земель, их защита, привели к расширению до 1/6 части суши. Слабо выглядит самое начало, не учитывающее славянскую экспансию на Балканы в начале VI века, связанную непосредственно с тюрко-болгарской активностью в Причерноморье. В тени, так называемая, феодальная раздробленность, уничтожившая Киевскую Русь, а затем, «татарское иго», превратившееся в тёмные века.

«Собиранию земель» Северо-Восточной Руси это самое «иго» почему-то не помешало, а Куликовская битва выглядит не как эпизод, а как самоутверждение над всем тюркским миром, от которого, якобы, тот уже не оправился. Иван III и его сын Василий III недостаточно признаны в своей роли по подготовке потенциала, с которым Иван IV вступил в борьбу за наследство Большой Орды. Результаты царствования Ивана IV размыты «судом над его репрессиями», поэтому не понятно, почему царство устояло после Великой смуты начала XVII века. Далее, много вопросов к роли именно «русского народа» до наших дней, но это потребует более детального исследования. Самый большой недостаток этой теории, что в поисках корней, имперскую идею России они делают как бы вторичной, а русских, не как результат евразийского этногенеза, а представляют в некой «чистоте».

Вторая идеология, можно её назвать научно-евразийской, отталкивается от учения Л.Н. Гумилёва и получает некий отзвук в бывших союзных республиках. Суть её в том, что история Киевской Руси с самого начала тесно связана с событиями в тюркской степи, активно участвовала в них без принципиального противопоставлению себя с этим миром. Монгольское завоевание факт, но никакого «ига» не было, а состоялось некое союзничество, спасшее от экспансии с запада. Россия позитивно сыграла роль в спасении части татарской знати от внутренних волнений в Орде и заняла место в образовавшемся вакууме силы. Экспансия на восток выглядит как естественное продвижение первопроходцев, принёсших власть, защиту, культуру.

К недостаткам данной теории можно отнести преувеличение дружественности тюрок именно к славянам. Бесконечные набеги и работорговля были исключительно разрушительны, а принятие ислама в государствах степи дополнительно добавило религиозного противостояния. После распада Золотой Орды предпринимались сильные попытки воссоздания тюркской империи Тохтамышем, Тамерланом, Крымским ханством, Османской империей, где России места бы не было. Создаётся иллюзия, что в противостоянии Европе можно создать межэтнический компромисс с тюркским миром и он тебя не поглотит. Хотя, у этого мира такой опыт есть и динамика его численного роста населения, несомненно, превосходит.

Хочу сразу предупредить, что не являюсь противником этих теорий и в своём развитии в разное время был их приверженцем. Их роль исключительно позитивна для развития Евразийской империи и борьбы с деструктивными идеями под видом экономических, социальных, конфессиональных новшеств, несущих нам деградацию, распад и смену доминанты. Победа этих соблазнов приведёт к вооружённым конфликтам на долгие годы и десятилетия, гибели важных центров, бегству и смерти миллионов людей. Чем же мы должны ответить на эти вызовы? Необходимо организовать не только оборону, но и экономику, инфраструктуру, поднять уровень жизни, получить результаты в прорывных направлениях науки, образования, технологий и многом другом.

Трудно все эти успехи представить при отсутствии скрепляющей все эти задачи идеологии. Она должна выходить за рамки современной России, утраченное придётся возвращать, как это случалось после смут и военных поражений. Иначе, мы недостойны своих предков, оставивших нам два раза в XX веке Евразийскую Империю, на каких бы принципах она не формулировалась. С другой стороны, идеология не должна быть настолько абстрактна, чтобы отрывать нас от земли и всякой реальности, как это случилось с Советским Союзом. Идеологическая конкуренция с остальным миром вовлекает в процессы, участие в которых размывало смысл и подтачивало внутренний баланс элит.

На нынешнем этапе мы должны вынести главное и не повторять неудачных попыток и экспериментов. Наш дом — Евразия, построен до нас и лучшая форма существования в нём — Империя. Её суть мы должны заново сформулировать, опираясь на весь предшествующий опыт не только предков славян, но и всех, кто такую задачу перед собой ставил и решал. Идея витает в воздухе, но из желания присмотреть что-то новенькое извне, мы готовы не замечать очевидное, отказываться от пройденного, его не переосмысливая. Теряя свою неповторимость, мы, тем более, ещё раз хороним не только своих предков, но и предшественников, которые за тысячи лет протоптали нам пути в бескрайних просторах Евразии. Это ценность для всей цивилизации, как бы критично этот мир к нам не относился, рекламируя свои проекты.

В поисках ответов вернёмся к моментам, как вызревает имперский соблазн и что требуется вложить, чтобы соответствовать евразийско-имперским требованиям. Во-первых, необходим момент, когда предыдущий опыт окончательно выгорит и деградирует. Победа в Куликовской битве не переломила ситуации положения вещей, лишь показала решимость славянских князей к сопротивлению, но не показала готовности Орды уступить тысячелетнюю доминанту в Евразии. Хан Тохтамыш в скором времени сжёг Москву, а пришедший через 15 лет Тамерлан, выгнал Тохтамыша, показав кто в тюркском доме хозяин. Эту Москву ещё никто не заметил и не принял как соперника. То, что в конце XIV века было рано, в конце XV века оказалось выставленным на исторический аукцион как наследие великих тюрко-монгольских империй, осколки которых ещё процветали от Балкан до Индостана.

Во-вторых, к моменту заявки на евразийское наследие, претендент должен подойти консолидированным внутренне и на своём опыте понимающим, какие элементы, привычные для устройства Евразии он должен в себе нести. Оценивая эпоху Ивана III Васильевича, можно понять, что к этому он шёл настойчиво и всё это у него было уже приобретено. Открывалась перспектива не только продолжения «собирания русских земель», для чего он принял на себя титул Великого князя всея Руси, но и возможность уравновесить себя с ханствами бывшей Золотой Орды, боровшимися за её наследство. Так Великое княжество Московское, не оглядываясь на Великое княжество Литовское, от обороны в отношении степи вступило на путь активной политики, подкреплённой силой.

При княжении Василия III Ивановича поступательная политика Москвы продолжилась без явного проявления приоритетов. Присоединением Пскова демонстрировалось продвижение к Балтийскому морю, присоединением Смоленска — вызов Литве в праве на «собирание Руси», присоединением Рязани — притязание на земли Большой Орды по правому берегу Волги. Русскому государству больше не надо было прикрываться от сильных соседей «санитарным кордоном» всяких лимитрофов, только прямое участие в борьбе давало право на приобретения, усиление и следующую заявку. Политика Василия III была осторожной, но и без серьёзных провалов и отступлений назад. В отношении степи всё ещё довлел опыт, что там может всё быстро перемениться, как бывало не раз и разрушить неосторожные планы.

Неуловимый процесс поиска своего места и перспектив, обозначившийся только в отдельных элементах и осторожных действиях, дошёл до необходимой точки осознания и превратился в деятельный поток царствования Ивана IV Васильевича. Присоединение Казани и Астрахани, продвижение в Сибирь оставило Россию без конкурентов в борьбе за наследство Золотой Орды. Сильное Крымское ханство ещё прикрывало для России выход к Чёрному морю и Кавказу, но уже не угрожало самому её существованию. История с Великим князем Московским Симеоном Бекбулатовичем, Касимовским царевичем, по крови Чингизида, правнука Ахмада, хана Большой орды показывает, что Иван IV серьёзно относился к обоснованию своих приобретений.

Одновременно, брак Ивана III с Софьей Палеолог принимался во внимание как религиозно-государственное наследие исчезнувшей Византийской империи. Эти действия перехватывали вопросы преемственности Византии — у Османской империи, а Золотой Орды — у Крымского ханства. Это более чем заявка на имперское доминирование в Евразии, это и претензии на её периферию. Для сравнения, а какие же результаты деятельности Ивана IV в западном направлении? 25 лет Ливонской войны, разгром Ливонского ордена, предательство всех бывших союзников, потеря почти всего завоёванного. Впечатление, что Евразия Россию ждала как нового устройства и порядка, а Европа всегда будет вовлекать в свои проблемы, требовать непомерного, обманывать, разочаровывать.

Опускаю дальнейший экскурс в историю становления Российского государства, исторические перепетии, успешность руководителей, экономика, культура — об этом пишутся книги и рассматриваются все доступные подробности. В данной работе я лишь стараюсь обнаружить смыслы происшедшего, суть того, за что мы и сегодня отвечаем. Только обращу внимание, что Смутное время начала XVII века, наступившее вскоре после завершения царствования первого русского имперца — Ивана IV показало, что рушится династия, элиты, порядки, традиции, но имперская форма Евразии исключительно устойчива, даже при территориальных потерях и вражеских нашествиях. И это с самого начала, когда многие механизмы ещё не были отлажены большим опытом.

Мы люди. Живём недолго, хотя постоянно ощущаем, что с нас что-то началось и на нас может закончиться. Наверное, так и надо для преемственной ответственности перед теми, кто жил до нас, надеюсь, так будет и дальше, и не скоро память о нас станет реликтом. Поэтому, нас гнетёт беспокойство за проблемы недавнего прошлого. Потеря Великой страны, каковой был СССР — безусловный позор всех нас, кто пережил это время. Неважно, коммунистический он был, красный или безбожный. По факту, мы родились в очередной реинкарнации Евразийской империи, которую растеряли из собранного за последние три века. Безусловно, радует, что «новая» Россия объявила себя преемницей, и появляются признаки, что имперский маятник начал движение в обратную сторону.

Я для себя с неким удивлением и удовольствием обнаружил, что много ответов можно найти в прошлом, за пределами моей жизни, в нашем коллективном опыте и опыте наших предшественников. При всей технологической новизне, слишком много осталось на своих местах, география регионов, природа, языки, люди с их мироощущениями и чувствами, понимание устройства власти и структуризация общества. Добавленный к этому опыт пройденного пути позволяет нам понять свой потенциал, на что мы способны и как готовы действовать. Так же можно и оценить наших соседей, среди которых нет хороших или плохих, они точно такие же, какими их сделал их исторический опыт, и они его будут повторять снова и снова. Опыт ничему не учит, он только усваивается и закрепляется, приобретая примерно те же формы.

Обладая имперским опытом и причисляя себя, семью, род, племя, региональную или этническую общность к такому образу мироощущения, мы не можем себя не чувствовать в птичьем полёте, откуда всё видно как на ладони, что пространство, что время, что наших общих далёких предков. Но, как известно, не все люди и сообщества — имперцы «длинной воли» и не все летают. Что же остаётся тем, кто столетиями обустраивал, защищал, в том числе создавал свои региональные, морские и торговые «империи» на периферии Евразии? Это тоже важный опыт, как сказал бы Л.Н. Гумилёв, опыт «вершины кургана». С этого кургана эти люди, нации, этносы смотрят на окружающих, настороженно относясь к притяжению имперского континента. Ну и третья категория — лимитрофы, возникающие и исчезающие от пульсации империй, наблюдающие за происходящим из «мышиной норы».

Империя существует только по своим законам, очень инертно реагируя на жизнь курганов и мышиных нор, они ей представляются излишне хаотичными, хотя могут подавать важные сигналы наступающих изменений. Экспансии Империи происходят не самопроизвольно, а, в основном, в виде возвращения в свои пределы или необходимости выхода к каким-то точкам, обеспечивающим экономическую или военную устойчивость. Другой вариант экспансии вызывается вовлечённостью в происходящее на периферии, в качестве конфликтов и войн, способных перекинуться в имперское пространство и бросить вызов имперскому суверенитету. Для периодического грабежа, как это делали колониальные и торговые империи, совсем не обязательно контролировать территорию присутствием, а тем более, обеспечивать всем необходимым многолюдные регионы.

Имперское обыкновение приходить только туда, откуда она уже не уйдёт, а будет вкладывать в этот регион больше, интегрируя его, чем в подобное в глубине себя. Это не единственная потеря, чем обязана жертвовать страна, выходящая на имперский уровень существования. Этнический национализм имперскообразующего народа приходится держать в жёстких рамках — это то, что может империю разрушить, а победивших националистов возвратит из птичьего полёта на вершину только их собственного кургана и защиту его до скончания века. Система «плавильного котла» в более молодых государствах, возникших с «чистого листа», создаёт ощущение псевдоэтничности, не имеющей своей глубокой истории, территории обитания, не сохранившего своего языка и мироощущений.

Империя строится иначе, ей требуется гармоничное складывание, сосуществование, разнообразие в самобытности, это надёжнее для складывания в тысячелетнюю привычку. Учитывая опыт соседей, глупо навязываться там, где есть историческая неприязнь, неоднократно выражавшаяся в разных формах. Наверное, поэтому, во многих странах-соседях властями практикуется русофобия, распространяемая на всех уровнях, чтобы демонстрировать свою непримиримость и подогреваются любые исторические обиды. В их понимании, такие нервные отношения позволят недопустить воспоминание о позитиве совместного существования и совместной борьбы в трудные времена. Относиться к этому надо серьёзно, без задабривания, но понимать, что условия быстро меняются, как и настроения, а Империя никуда не спешит.

Кто же является для России естественным евразийским союзником? Во-первых, славяне и угро-финны, исторически стоявшие от начала русской государственности и вносившие вклад в становление имперской сути России. Во-вторых, тюрки и монголы, познавшие труд создания степных империй на евразийских пространствах. В-третьих, осетины и кавказцы, в этногенезе которых в течение полутора тысяч лет сыграли свою роль киммерийцы, скифы, сарматы и аланы, предыдущие хозяева Евразии. В-четвёртых, реликтовые и аборигенные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока, тысячи лет не покидавшие своих земель. В-пятых, многочисленные этнические группы переселенцев из Западной Европы и Южной Азии, для которых Российская империя, Советский Союз и Российская федерация стали Родиной.

Воссоздание имперской мысли и идеологии происходит трудными и извилистыми путями. Спасает от этого блуждания то, что по каким-то ещё не сформулированным законам, в Евразии что не построй, получается Империя. Это как текущая вода, находящая свой путь в любом рельефе местности, повинуясь закону гравитации. Полноводную реку можно перегораживать, менять русло, но остановить её нельзя. Есть только один способ — растащить её воду по арыкам, пока она не заболотится на индивидуальных полях и огородах, что и пытаются сделать наши «добрые соседи» и «партнёры». Иногда им это удаётся, но с большим трудом и не надолго. Евразия — живучая и самодостаточная система, её природа такова, что вылазит в любом случае, кто бы ни стал временно во главе её, и будет требовать от структуры соответствия своему размаху птичьего полёта.

Ответственность за доминирование в Евразии велика, но и прилагаемой власти для того, кто стал у руля имперской структуры достаточно, чтобы стабилизировать политическое развитие человечества на такой планеты как наша. Человеческая цивилизация в целом, строится в реалиях окружающего мира и условиях, в которых возможно существование. Структуризация человеческих сообществ тоже не случайна и разделяется в рамках регионов по государственным, религиозным, этническим и другим признакам. Не удивительно, что в длительной истории мы часто встречаем повторяющиеся государственные системы. В силу природных условий, иногда трудно расширять свои пределы, будучи отрезанным морями, горами, пустынями, оставалось их только защищать как последний клочок земли.

В условиях Евразии эти проблемы не столь критичны, о чём говорят многочисленные перемещения целых групп народов в течение последних 6 тысяч лет на тысячи километров с востока на запад и на юг. А набирая имперский потенциал, эти волны переселенцев с лёгкостью преодолевали, а затем и контролировали эти моря, горы и пустыни. Даже удивительно, как быстро жители лесов становились кочевниками, а кочевники мореходами, жители гор перемещались в тайгу, а жители оазисов находили убежище в горах. При этом сохранялись многочисленные связи с соседями, что сливалось в имперскую симфонию в определённых правилах сосуществования и взаимодействия. В евразийском обычае, лучшие правила возникают на основе существующих традиций, чем признаётся место любой общности в имперской системе.

Есть мнение, что XXI век снимает проблему пространства и доступности любых точек, указанных на карте. Управление пространствами осуществляется перемещением капиталов и уходит в цифровую бесконечность, которая изменит не только мир, но и самих людей. Да, люди меняются, приспосабливаясь к условиям и новым технологиям, но не настолько, чтобы радикально отказаться от своей природы. Даже на уровне человека, наши взаимоотношения не изменили своей природе, как это было и у наших предков много тысяч лет назад. На этих взаимоотношениях и связях строится социум, породивший государство, фиксирующее пребывание человека в пространстве и времени, регламентирующее его права и обязанности.

Далее идёт развитие и усложнение структуры государства, высшую форму которого и представляет Империя. Она не может не охватывать большую территорию, должна существовать длительное время, имея предшественников, и вырабатывать особые механизмы, способные структурировать существование сотен миллионов людей. Можно с ней бороться, доказывать обратное, соблазнять людей надёжностью мышиной норы перед птичьим полётом — всё это схоластика, имеющая узкокорыстный интерес. Человечество, приобретя такой опыт владения самым большим континентом, этого забыть уже не сможет, как и птичьего полёта, только такое воспоминание тянет на понятие Золотой век, как бы труден он ни был.

Не стоит путать размах Империи с глобализацией, это понятия разной сути и даже несколько противоположны. Империя всегда привязана к конкретной земле и конкретным людям, организуя пространство внутри себя и только влияя во внешнее окружение. Тогда как, глобализация не претендует на ответственность, а только предлагает некие правила игры, вокруг которых ощущается власть, и соблюдение которых обязательно. Участие Империи в поддержке «суверенитета» и «национальных государств» иногда выглядит странно, но как борьба и противодействие технологиям экономической и гуманитарной глобализации имеет смысл. Надо понимать, что всё-таки не борьба приносит победу имперской привлекательности и даже не военная мощь, способная защитить ради спасения.

Основная привлекательность именно в историческом примере, где нет суеты, лишних движений и чужой воли. Зато есть непобедимость, устойчивость, самодостаточность и огромные возможности для развития, не связанные недостатком любого ресурса. История даёт нам много примеров успеха, но только в имперской истории поступательность носит не временный характер, а только наращивается. Даже потерянное вследствие деформаций, далеко и безвозвратно не исчезает, на новом витке истории имперская память напомнит, а имперский опыт всё вернёт обратно. Эту особенность все тоже знают, как бы ни хотелось её игнорировать и ей сопротивляться. Странно, что очередная конфронтация и попытки создания фронта противодействия превалирует над возможностью договориться.

Размышляя над вышеизложенными рассуждениями, оценивая нынешнее положение России в имперском смысле Евразийства, не покидает ощущение, что мы находимся в нижней точке, которую уже проходили не раз. Отмечая 75-летие Победы в Великой Отечественной войне, когда мы, несомненно, были в верхней точке, половина полного цикла имперской амплитуды умещается в три поколения жизни наших предков, и это даёт нам надежду, что мы снова на подъёме. Такому выводу есть много признаков, прежде всего в очередном укреплении имперской структуры, которая формулирует задачи и наполняет её деятельными людьми с далекоидущими целями. В народе это создаёт необходимый позитив, настрой на дела, равные свершениям предков, нацеленные на преодоление раскола 90-х годов прошлого века и движение вверх.

Как бы ни хотелось нашим заклятым «партнёрам» противодействовать, а «новым элитам» лимитрофов ещё протянуть время невозвращения в Империю, события всех поставят на места, заставят найти своё место в строю. Россия в этой имперской модели себя явно не исчерпала, полутысячелетний опыт даёт знать и способен не только на самосохранение, но и на создание новых смыслов. Консолидированной конкурентной структуры, способной взять на себя контроль серединной Евразии тоже не просматривается даже гипотетически. Значит, это и есть судьба и смысл существования России, без неё трудно представить этот мир, наполненный разными идеями, часто противоречащими друг другу, создающим новые проблемы и хаосом, в котором трудно найти смысл.

. .