Откуда «стратеги» Deutsche Bank скомпилировали идею вселенского хаоса?

В мире и в России широко обсуждается экспертный доклад рабочей группы Deutsche Bank во главе со специалистом в сфере стратегического планирования Джимом Ридом, прогнозирующий смену нынешней эпохи глобализации новой «эпохой мирового беспорядка». Надо отметить, что обсуждение ведется преимущественно в эмоциональной плоскости и, по сути, не затрагивает существа этого, так называемого «прогноза». Во-первых, никто из участников дискуссии, по крайней мере в России, не обратил внимания на явный оксюморон — неразрешимое противоречие — между «беспорядком» и новой холодной войной, на этот раз между США и Китаем. Подобного рода противостояние двух сверхдержав всегда предельно упорядочено и втягивает в орбиту той или иной из них всех остальных игроков. Ведь холодная война — это не просто порядок. Это очень жесткий порядок, формирующий специфическую, но очень надежную систему глобальной безопасности, обеспеченную взаимным сдерживанием. Альтернативой ему служит гарантированное взаимное ядерное уничтожение. Люфты «своеволия» в такой системе весьма ограничены, и тенденции к беспорядку начинают проявляться только по мере внутреннего перенапряжения и эрозии одного из противников. Во-вторых, в ходе обсуждения совершенно не берутся в расчет ни бэкграунд Deutsche Bank, тесно встроенного в систему международных олигархических банковских альянсов, ни происхождение термина «беспорядок», вытекающего из теории управления хаосом, которой занимается ряд западных think tanks. Прежде всего, Институт проблем сложности в Санта-Фе (США). В-третьих, если обратиться к работам Стивена Манна, крупного американского ученого и дипломата, одного из создателей и ведущих специалистов этого института, то управление хаосом — так называемая «самоорганизация критичности» — условно говоря, предполагает два основных направления, к которым прилагаются усилия для получения результата. Это отказ от полярности систем — от любой полярности: одно-, двух-, трех- и многополярности — путем максимального расширения количества акторов. И это, лукавым образом, под видом «самоорганизации», означает провоцирование и нагнетание кризисной критичности за счет вброса в нее «самоорганизующей» ценностной «матрицы», которую Манн именует «вирусом индивидуализации», то есть «ценностей демократии и прав человека», эксплуатация которых подрывает традиционные общества.

Два слова о статусе Deutsche Bank. Глобально-олигархическая банковская система образована переплетением не только акционерных капиталов, но и институциональных связей — формальных и неформальных. В «обойму» входят около четырех десятков банков, структурированных с помощью ряда банковских сетей, в которых государственные и частные интересы соединены таким образом, что первые подчинены вторым. Это и понятно: на Западе, в отличие не только от России, но и от всего остального мира (что ясно видно на примере того же Китая) не власть формирует собственность, а собственность — власть. Сетей, которые можно отнести к системообразующим, — пять; из них две глобальных и три региональных, в том числе две европейских и одна американская.

Глобальные сети:

• тринадцать участников лондонских «золотых фиксингов», манипулирующих мировой ценой золота;
• тридцать так называемых G-SIBs (global systemically important banks) — глобальных системно-важных банков (в просторечии — «слишком важных, чтобы лопнуть»); данный список составляется ежегодно и обнародуется в ноябре Советом по финансовой стабильности «Группы двадцати» совместно с Базельским комитетом по банковскому надзору Банка международных расчетов — БМР).

Европейские сети:

• Inter-Alpha Group of Banks (IAGB) — «Интер-Альфа», частная сеть, соединяющая интересы кланов Ротшильдов и Ватикана: десятка банков, представляющая четырнадцать стран (костяк олигархической связки составляют банки Santander, Intesa Sanpaolo, Société Générale);
• European Financial Services Round Table (EFR) — Европейский круглый стол финансового обслуживания — переплетенная с IAGB европейская сеть, замкнутая на брюссельскую штаб-квартиру Европейского союза (ЕС): 23 банка, большинство которых входят и в другие сети;

Американская частная сеть: Financial Services Forum (FSF) — Форум финансовых услуг. В последние годы сеть подверглась оптимизации и включает восемь банковских структур, также переплетенных перекрестным членством и с остальными сетями. Кроме того, включает ряд компаний-триллионеров по управлению активами — State Street, Wells Fargo, J.P. Morgan Chase, Bank of New-York Mellon Corp., а также компанию Goldman Sachs — неформального представителя интересов Ротшильдов в США.

Если через призму этой информации посмотреть на Deutsche Bank, то он входит в EFR и в список G-SIBs, где по специальным показателям занимает восьмую позицию. До реорганизации в 2015 году группы «золотых фиксингов», входил в «пятерку» ее участников, расширенную ныне до тринадцатки; также был участником FSF до оптимизации этого «форума». Высочайший статус банка в международной олигархической системе вполне очевиден. Соответственно статусу — и авторитет; выступить с прогнозом (напомним, что в данном случае речь идет о «беспорядке», то есть хаосе) может кто угодно, но прислушаются только к немногим, эксклюзивным мнениям. Поэтому если такие мнения нужно навязать, программируя тем самым ход событий, то эту миссию концептуальные штабы поручают как раз «авторитетам».

Теперь о хаосе, рассуждая о котором Манн оговаривается, что это некорректный термин, «вызывающий ассоциации с бесформенностью и чистой случайностью, которые осложняют концептуальную задачу». Тем не менее, по Манну «хаос» употребляется как прижившийся «ярлык» и используется вместо более адекватного термина «нелинейная динамика». Чтобы стало понятнее, о чем речь, приведем и разберем ряд выдержек из работы этого концептуала-идеолога «Теория хаоса и стратегия мышления», опубликованной в середине 90-х годов.

Отказываясь от полярности, Манн расширяет количество факторов влияния. В дополнение к военным, экономическим и политическим он вводит технологические, социальные и экологические, подчеркивая, что и этого недостаточно. И критикуя линейные подходы, задается вопросами: «Где место религии и идеологии? Негосударственных акторов, таких как террористические движения? Наднациональных — в лице глобальных корпораций? Какую роль они играют?». На фоне «роста интенсивности глобальных коммуникаций и экономической взаимозависимости, а также распространения демократии» он констатирует экспоненциальный рост влияния этих нестандартных и непривычных по прежним временам факторов, на которое накладывается «ускоряющийся темп принятия решений». И приходит к выводу, что «нелинейность» не только затрудняет анализ, но и существенно корректирует правила игры.

Вердикт Манна звучит следующим образом: «Нам необходимо изменить метод, который мы используем при формировании стратегии». Ибо: «классический подход описывает линейное поведение отдельных объектов, а теория хаоса — статистические тенденции взаимодействия расширенного круга таких объектов». «Как эта наука (о хаосе — В.П.) может применяться в стратегии?», — задается вопросом Манн. «Как минимум ее применение может осуществляться на двух уровнях. На материальном уровне технологические инновации, которые эксплуатируют теорию хаоса, изменят основы войны. На теоретическом уровне, она предлагает новые основы стратегического мышления», — следует ответ на этот риторический вопрос.

Как применять теорию хаоса в стратегии политики? Манн отвечает на это так. «Самоорганизация критичности — интригующее место теории хаоса, а международная среда является превосходным примером хаотической системы». Далее внимательно следим за цепочкой логики рассуждений. «Большие интерактивные системы путем организации эволюционируют к критическому состоянию, в котором небольшое событие может запустить цепную реакцию, способную привести к катастрофе… Несмотря на это, такие системы производят больше небольших событий, чем катастроф, но при этом формируют цепные реакции всех размеров, которые являются интегральной частью динамики… Благодаря этим реакциям, эти системы никогда не достигают равновесия, а развиваются от одного временного состояния к следующему».

Следующая мысль. «Самоорганизация критичности (в ходе этих цепных реакций — В.П.) ведет к переустройству миропорядка». Заметим: главное здесь, как вытекает из логики Манна, — регулирование и управление в собственных интересах динамикой соотношений между небольшими событиями и катастрофами. Для иллюстрации приводится пример с распадом СССР и последующим развитием событий на постсоветском пространстве — как оно идет, и куда, по мнению Манна, должно следовать. «Считается, что распад СССР был началом катастрофы, для преодоления которой потребовалось создать сильный центр (российский — В.П.). Но самоорганизация усиливает критичность развития, преодолевая посткатастрофическую стабильность, становящуюся временной. И поскольку необходимости в этой стабильности нет, критичность приветствует подъем республик и падение союзного правительства, так как это ведет к следующему этапу». Который, добавим от себя, разумеется, тоже должен оказаться временным. Что это как не троцкизм в его «перманентной» революционной взрывной ипостаси, противостоящий сталинской модели поступательного, эволюционного развития? И самое главное: мы же видим, что перманентная дестабилизация теорией хаоса не столько поощряется, сколько подогревается и провоцируется. Точнее, сейчас увидим. «Мизерные отклонения в начале могут привести к огромным позднее. Другими словами, крохотные причины могут вызвать непропорциональный эффект спустя определенный интервал времени», — пишет Манн, перефразируя знаменитый «эффект бабочки» Эдварда Лоренца. И предлагая воздействовать на динамику системы таким образом, чтобы в управляемом режиме направить накопление эффекта и инерции небольших событий к катастрофе. И мы понимаем, что если у распада СССР, по Манну, не должно быть стабильного измерения, то это означает, что России «нельзя дать устояться», а нужно постоянно поощрять деятельность внутренних деструктивных сил, ведущую к кризису и катастрофе, складывая ее из отдельных эпизодов. Отравление Навального, скажем, в связи с этим ничего не напоминает?

На этом хождение вокруг да около заканчивается, и Манн приступает к конкретным установкам. «Поскольку система работает на главное изменение (то есть на катастрофу — В.П.) как результат небольших, в основном игнорируемых событий», мы должны обратиться к беспорядку (он же хаос), использовав в качестве инструмента переустройства «хаотичность», имманентно присущую «интерактивным системам» вследствие многообразия действующих в них акторов, «исповедующих разные ценности и преследующих различные цели». То есть соединить потенциал разнообразных общественных проявлений и тенденций в стране-мишени, направив его энергию на ее подрыв изнутри. «Настоящей целью национальной стратегии, — поучает Манн, — является формирование широкого контекста безопасности, направленного на достижение желаемого (критического — В.П.) состояния с последующим сдвигом». Как именно? По Манну, ничего не дает международно-договорная система, в том числе в сфере военной безопасности. Ибо она стабилизирует систему, которая для достижения «настоящих» целей нуждается строго в обратном — в дестабилизации. И потом, такая система — это вопрос государственного уровня политики, эффективность действий, подстегивающих формирование критичности, на этом уровне весьма ограничена. Поэтому обращаться следует к уровню индивидуума, который «более многообещающий в плане желательных международных изменений» потому, что конфликт в борьбе за существования заложен в человеческой природе. «Чтобы направить энергию конфликта людей по пути, желательному для целей нашей (американской — В.П.) национальной безопасности, нам нужно изменить программное обеспечение. Как показывают хакеры, наиболее агрессивный метод подмены программ связан с «вирусом», и не является ли идеология программным человеческим вирусом?». «С этим идеологическим вирусом в качестве нашего оружия США способны вести эффективную биологическую войну, выбирая, исходя из стратегии национальной безопасности, какие цели — народы нужно заразить идеологиями демократического плюрализма и уважения индивидуальных прав человека», — резюмирует Манн, подчеркивая, что «национальная безопасность США будет иметь наилучшие гарантии, если мы посвятим наши усилия борьбе за умы стран и культур, отличных от нашей». И предупреждает американский истеблишмент, что «если США не смогут навязать такие идеологические изменения в мировом масштабе, то продолжат иметь дело со спорадическими периодами спокойствия между катастрофическими переустройствами».

На наш скромный взгляд, становится понятно, почему США буквально на корню уничтожают всю систему международной безопасности — от контроля над глобальными и региональными ядерными вооружениями до ООН, ВОЗ и ВТО. В хаос всеобщей атомизации, предрекаемый «стратегами» из Deutsche Bank, планируется внести фермент самоорганизации по-манновски. То есть речь уже идет не об удержании Вашингтоном своих позиций в ходе глобальной конкуренции, оставаясь выше оппонентов, а об их разрушении изнутри и опускании их таким образом ниже себя. Коль скоро потенциал американского «морального» лидерства себя исчерпал, в ход идут совсем иные средства, рассчитанные на его трансформацию по сути в колониальное господство.

«Мы можем еще многого достичь, если научимся рассматривать хаос и перегруппировку как возможности, а не рваться в тупик иллюзорной стабильности», — этот вывод Манна, последствия которого мы наблюдаем уже на протяжении полутора десятилетий, как видим, американскими концептуальными элитами был услышан. И он принят — со всеми вытекающими из этого последствиями, которые на постсоветском пространстве ощущаются, пожалуй, сильнее, чем даже на многострадальном Ближнем Востоке.

Возвращаясь к докладу Deutsche Bank о грядущей «эпохе беспорядка», отметим, что он явно инспирирован не самим банком. Его просто использует в качестве канала информационной коммуникации с глобальным социумом, до которого с его помощью доводится содержание определенного проекта. Перефразируя максиму «самоорганизующейся критичности», можно сказать, что речь идет о «прогнозе», для превращения которого в «самосбывающийся» будет задействован весь недюжинный потенциал американских спецслужб, банков, корпораций и СМИ, а также контролируемая Вашингтоном система глобальных институтов.

Против этого «лома» нет иного «приема», кроме формирования альтернативной картины мира, других проектных ценностей, более адекватно отвечающих на запросы современности. И поскольку «человеческий вирус» агрессивно-подрывной «правозащитной» проповеди представляет собой, как этого не скрывает Манн, — вполне определенную идеологическую систему, причем, мессианского типа, ответом может и должен стать ответно-встречный вселенский мессианизм. В конце концов, «беспорядок» или «хаос» — лишь один из возможных выходов из глобализации; не исключены и другие варианты, геополитическим эквивалентом которых станет противопоставление насаждаемому хаосу с помощью ускоренной реинтеграции постсоветского пространства. И это, как мы понимаем, уже носится в воздухе.

. .