«Лучшее в нас: Почему насилия в мире стало меньше»

Наряду с болезнями и природными катаклизмами новостные ленты не покидают террор, война и преступность. Считается, что ХХ век был самым кровавым в истории человечества, но может быть, все становится только хуже? Нейропсихолог Стивен Пинкер отстаивает прямо противоположную точку зрения: мы живем в самую мирную эпоху за все время существования вида. Жестокости становится меньше, а ценность человеческой жизни растет (хотя с ним согласны далеко не все). В книге «Лучшее в нас: Почему насилия в мире стало меньше» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Галиной Бородиной и Светланой Кузнецовой, ученый рассказывает, откуда берется склонность к насилию над себе подобными и почему люди, пусть и не везде, от него отказываются. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с фрагментом этой книги, посвященным насилию (как реальному, так и воображаемому) в поведенческом репертуаре человека.

Темная сторона

Однако, прежде чем взяться за изучение наших внутренних демонов, мне нужно доказать, что они существуют. Сегодняшняя интеллектуальная вселенная отторгает идею, что человеческой природе вообще свойственны какие-либо побуждения, провоцирующие насилие. Хотя теория о том, что мы произошли от миролюбивых шимпанзе и что первобытные люди не знали насилия, давно развенчана антропологией, порой все еще читаешь, что к насилию прибегают лишь отдельные паршивые овцы, которые и портят картину, а все прочие представители рода человеческого благодушны до мозга костей.

Действительно, жизнь большинства людей в большинстве обществ не оканчивается насильственным образом. Вертикальные оси графиков в предыдущих главах исчисляются в единицах, десятках, максимум сотнях убитых на 100000 человек в год, и только изредка, когда речь идет о племенных войнах или геноцидах, уровень доходит до тысяч. Верно и то, что в большинстве враждебных противостояний соперники — люди или же другие животные — обычно отступают до того, как кто-нибудь из них серьезно пострадает. Даже в военное время не все солдаты могут заставить себя стрелять в людей, а если все-таки стреляют, страдают потом от посттравматического стрессового расстройства. Некоторые авторы приходят к выводу, что очень многие люди по природе своей не переносят насилия и что большое число жертв — это всего лишь доказательство того, как много бед могут натворить несколько психопатов.

Но позвольте мне заверить вас, что большинство из нас — и вы тоже, мой дорогой читатель, — просто созданы для насилия, даже если вам никогда не представится возможность его применить. Начнем с детства. Психолог Ричард Трембли, измерявший уровень агрессивности на протяжении жизни испытуемых, показал, что самая жестокая стадия вовсе не отрочество и даже не юность, а возраст, заслуженно называемый «ужасные два». Типичный двухлетка пинается, кусается и дерется, в дальнейшем уровень физической агрессии ребенка постепенно снижается. Трембли пишет: «Малыши не убивают друг друга лишь потому, что мы не даем им ножи и пистолеты. Вопрос… на который мы пытаемся ответить последние тридцать лет, — как дети учатся агрессии. Но это неправильный вопрос. Нам надо спрашивать, как они учатся миролюбию».

Теперь давайте заглянем в себя. Фантазировали ли вы когда-нибудь об убийстве кого-то очень вам неприятного? В одном исследовании психологи Дуглас Кенрик и Дэвид Басс задали этот вопрос демографической страте, известной своей чрезвычайно низкой склонностью к насилию, — студентам университетов — и были ошарашены результатом. От 70 процентов до 90 процентов мужчин и от 50 процентов до 80 процентов женщин признались в том, что хотя бы раз за предыдущий год фантазировали об убийстве. Когда я рассказал об этом исследовании на лекции, студенты закричали: «А остальные соврали!» Пожалуй, они бы поддержали Кларенса Дэрроу, сказавшего: «Я никого не убивал, но многие некрологи читаю с большим удовольствием»^*.

^*Кларенс Дарроу (1857–1938) — знаменитый американский адвокат. — Прим. пер.

Мотивы воображаемых убийств похожи на те, что заполняют реальные полицейские сводки: ссора влюбленных, реакция на угрозу, месть за унижение или предательство, семейный конфликт, причем статистически чаще конфликт с приемными родителями, чем с родными. Часто эти фантазии разворачиваются перед внутренним оком в подробнейших деталях, как грезы о мести неверной возлюбленной, которым предается персонаж Рекса Харрисона, дирижируя симфоническим оркестром в фильме «Клянусь в неверности» (Unfaithfully Yours). Один молодой человек в опросе Дэвида Басса сказал, что прошел 80 процентов пути к убийству бывшего друга, который соврал его невесте, будто жених ей изменяет, после чего сам попытался ее соблазнить:

Сначала я переломал бы ему все кости, начав с пальцев на руках и ногах, постепенно продвигаясь к более крупным. Затем я проткнул бы ему легкие и, возможно, еще кое-какие органы. Ну, в общем, постарался бы причинить ему как можно больше боли перед тем, как прикончить.

Женщина рассказала, что на 60 процентов продвинулась к убийству бывшего бойфренда, который угрожал, что, если она к нему не вернется, он отошлет видео, на котором они занимаются сексом, ее новому парню и однокурсникам:

Я практически сделала это. Я пригласила его на обед. И когда он, как дурак, стоял на кухне и чистил морковку для салата, я подошла к нему, смеясь, чтобы он ничего не заподозрил. Я хотела быстро схватить нож и бить его в грудь, пока он не умрет. И я на самом деле взяла нож, но он понял мои намерения и убежал.

Многие убийства предваряются подобными длительными фантазиями. Убийства, совершаемые в действительности, скорее всего, лишь верхушка колоссального айсберга воображаемых убийств, погруженного в пучину процессов торможения. Судебный психиатр Роберт Саймон так и назвал свою книгу (перефразируя Фрейда, перефразирующего Платона^**): «Плохие люди делают то, о чем мечтают хорошие» (Bad Men Do What Good Men Dream).

^**Автор ссылается на следующее место из работы Фрейда «Толкования сновидений» (1900): «…уместно запомнить слова Платона, что добродетельный человек ограничивается тем, что ему лишь снится то, что дурной делает». — Прим. науч. ред.

Да и те, кто не предается мечтам об убийствах, получают большое удовольствие, наблюдая, как убивают другие. Люди тратят бездну времени и денег, углубляясь в какой-нибудь из бесконечного множества жанров кровавой виртуальной реальности: библейские истории, поэмы Гомера, жития святых, изображения адских мук, героические мифы, эпосы о Гильгамеше и Беовульфе, греческие трагедии, гобелен из Байё^***, шекспировские драмы, сказки братьев Гримм, скетчи Панча и Джуди, опера, детективы, криминальные драмы, бульварные и приключенческие романы, авантюрные новеллы, парижский театр ужасов «Гран-Гиньоль», народные баллады об убийствах, фильмы-нуар, вестерны, комиксы про супергероев, сериал «Три балбеса» (Three Stooges), мультфильмы про Тома и Джерри и Хитрого Койота, видеоигры, а также фильмы с участием одного бывшего губернатора Калифорнии. В книге «Дикий досуг: культурная история жестоких развлечений» (Savage Pastimes: A Cultural History of Violent Entertainment) исследователь Гарольд Шехтер пишет, что сегодняшние фильмы ужасов просто цветочки по сравнению с инсценировками пыток и членовредительств, веками забавлявших публику. Задолго до изобретения компьютерной графики театральные режиссеры использовали всю свою изобретательность, чтобы навести на зрителей страху такими спецэффектами, как «фальшивая голова, которую можно отрубить и насадить на пику, поддельная кожа, которую можно “содрать” с тела актера, потайной пузырек, наполненный кровью, которая эффектно разбрызгивается в нужный момент».

^***Гобелен из Байё (англ. Bayeux Tapestry; фр. Tapisserie de Bayeux) — памятник средневекового искусства (конец XI в.), вышивка по льняному полотну длиной около 70 м. Изображает сцены нормандского завоевания Англии и битвы при Гастингсе. — Прим. науч. ред.

Впечатляющий дисбаланс между количеством актов агрессии, которые люди себе воображают, и теми, что они осуществляют на деле, может кое-что поведать нам об устройстве нашего разума. Статистика насилия недооценивает важность его в жизни человека. Наш мозг руководствуется латинской пословицей «Хочешь мира — готовься к войне». Даже в самых миролюбивых обществах людей завораживает логика блефа и обмана, психология дружбы и предательства, уязвимость человеческого тела — как можно ею воспользоваться и как защитить себя от чужих посягательств. Удовольствие, которое люди получают от жестоких развлечений вопреки цензуре и моральному осуждению, предполагает, что мозг испытывает потребность в информации о том, как применять насилие. Скорее всего, в эволюционной истории нашего вида насилие было не настолько редким, чтобы люди могли себе позволить не знать, как оно работает.

Антрополог Дональд Саймонс заметил похожее несоответствие в другом важном предмете греховных фантазий и развлечений — в сексе. Люди мечтают о запретном сексе и посвящают ему книги и картины гораздо чаще, чем им занимаются. Как и прелюбодеяние, насилие может быть маловероятным событием, но, если не упустить подвернувшуюся возможность, потенциальные последствия для приспособляемости, о которой писал Дарвин, будут весьма значительны. Саймонс предполагает, что высшие уровни сознания предназначены именно для обработки редких, но важных событий. Мы не часто размышляем о ежедневной активности вроде перевозки предметов, прогулок, разговоров и вряд ли готовы платить деньги, чтобы увидеть нечто подобное в кино. Но вот запретный секс, насильственная смерть и резкое повышение статуса в духе Уолтера Митти определенно привлекут внимание зрителя^****.

^****В фильме «Невероятная жизнь Уолтера Митти» (The Secret Life of Walter Mitty, 1947 и 2013 гг.) скромный мечтатель Митти волей случая переживает удивительные приключения в разных частях света. — Прим. пер.

Но вернемся к нашим мозгам. Мозг человека — разбухшая и перекрученная версия мозга других млекопитающих. Все основные его части имеются и в мозге наших покрытых шерстью кузенов, и заняты эти части примерно тем же самым: обработкой информации, поступающей от органов чувств, контролем мускулов и желёз, хранением и извлечением воспоминаний. Есть там и сеть областей, названная контуром ярости (Rage circuit). Вот как нейробиолог Яак Панксепп описывает последствия стимуляции электрическим разрядом участка такой нервной цепи в мозге кошки:

Через несколько секунд электростимуляции мозга мирное животное совершенно преобразилось. Кот яростно кинулся на меня, выпустив когти, оскалив клыки, шипя и плюясь. Он мог прыгнуть куда угодно, но нацелился прямо мне в голову. К счастью, от злобной твари меня отделяла перегородка из плексигласа. Меньше чем через минуту после прекращения стимуляции кот снова был расслаблен и спокоен и его можно было гладить без опаски.

В мозге человека есть аналог кошачьего контура ярости, и его тоже можно стимулировать электричеством — не в эксперименте, конечно, а во время нейрохирургической операции. Вот как один хирург описывает, что происходит в этом случае:

Самый интересный (и самый впечатляющий) эффект стимуляции — вызов ряда агрессивных реакций, от связных и адекватно адресованных вербальных (один пациент сказал хирургу: «Сейчас бы встал и покусал вас») до неконтролируемой нецензурной брани и физически опасного поведения… Однажды, через тридцать секунд после прекращения стимуляции, пациента спросили, чувствует ли он злость. Он признал, что был очень зол, но теперь все прошло, и он весьма озадачен.

Коты шипят; люди ругаются. Тот факт, что контур ярости может активировать речь, предполагает, что он соединен действующими связями с другими областями мозга. Контур ярости — одна из областей мозга, которые контролируют агрессию у млекопитающих и, как мы увидим далее, помогают понять разнообразие видов агрессии, в том числе и у человека.

~

Если насилие наложило отпечаток на наше детство, запечатлелось в фантазиях, искусстве и мозге, как может случиться, что солдаты в бою порой не желают стрелять — ведь именно для этого они туда и посланы? Известный опрос, проведенный среди ветеранов Второй мировой войны, утверждает, что не больше 15–25 процентов из них могли стрелять в противника, в других работах сообщалось, что большая часть выпущенных пуль вообще ни в кого не попадает. Ну, первое заявление основано на сомнительном исследовании, а второе просто уводит нас в сторону от темы: большая часть патронов в бою расходуется не на то, чтобы убить вражеских солдат, а чтобы не дать им приблизиться. Неудивительно, что в боевых условиях не так-то легко попасть в цель. Кроме того, нужно учитывать, что тревожность на поле боя высока и многие солдаты не в силах нажать на курок просто потому, что парализованы страхом.

Люди вообще с опаской прибегают к смертоносному насилию — взять хотя бы уличные драки и пьяные разборки. По большей части реальные стычки не похожи на великолепные кулачные бои из голливудских вестернов, так впечатлявшие набоковского Гумберта Гумберта: «Отчетливо трахает кулак по подбородку, нога ударяет в брюхо, герой, нырнув, наваливается на злодея». Социолог Рэндалл Коллинз просмотрел фотографии, киноленты и свидетельства очевидцев драк и обнаружил, что они ближе к двухминутной стычке в скучной хоккейной игре, чем к яростной схватке в Гремучем ущелье. Двое мужчин вспыхивают, говорят гадости, размахиваются и промахиваются, вцепляются друг в друга, иногда падают на пол. Время от времени одному из них удается высвободить руку и нанести пару ударов, но чаще всего мужчины ослабляют хватку, обмениваются пустыми угрозами, бравируют, чтобы сохранить лицо, и удаляются, унося с собой свое Эго, пострадавшее сильнее, чем тело.

Действительно, мужчины, вступая в конфликт лицом к лицу, часто ведут себя довольно сдержанно. Но это не означает мягкости и уступчивости. Напротив, именно такого поведения и стоит ожидать, учитывая анализ насилия, сделанный Гоббсом и Дарвином. Во 2-й главе упоминалось, что предрасположенность к насилию должна была эволюционировать в мире, в котором все развивают у себя ту же склонность (как писал Ричард Докинз, живые существа отличаются от камня или реки тем, что склонны давать сдачи). Это значит, что первый же ваш шаг к причинению вреда ближнему выполняет сразу две задачи:

1. Увеличивает вероятность того, что цель вашей атаки пострадает.
2. Дает этой цели мощный мотив нанести урон вам, пока вы не причинили вред ей.

Даже если вы одержите победу и убьете своего соперника, то поставите перед его родней цель убить вас в отместку. Очевидно, что, по дарвиновской логике, прежде чем вступить в серьезную схватку с равным соперником, индивид должен обдумывать этот шаг очень, очень тщательно, что выражается в озабоченности или некотором оцепенении. Без осторожности нет доблести, и сострадание тут ни при чем.

Но, когда появляется возможность уничтожить ненавистного врага, а опасность его ответных действий невелика, живое существо, согласно Дарвину, такую возможность не упустит. Мы видели это на примере схваток шимпанзе. Когда группа самцов, патрулирующих территорию, натыкается на чужого самца, отбившегося от стаи, они до конца используют преимущество в силе и разрывают чужака на кусочки. Люди в догосударственных обществах тоже уничтожали своих врагов не в заранее спланированных по всем правилам боевого искусства сражениях, но в неожиданных набегах и засадах. Преобладающая доля насилия у людей — насилие коварное: подлые приемы, удары исподтишка, нечестные драки, превентивные нападения, ночные набеги, стрельба из движущейся машины.

Коллинз описал и регулярно возникающий синдром, который он назвал перенаправленной паникой, хотя более знакомым термином было бы неистовство. Когда коалиция агрессоров долгое время, испытывая постоянную тревогу и страх, преследует противника или ждет его нападения и вдруг застает его беспомощным, страх превращается в ярость и мужчины взрываются диким бешенством. В исступлении они избивают врагов до бесчувствия, пытают и увечат мужчин, насилуют женщин и уничтожают имущество. Перенаправленная паника — это насилие в самой ужасной его форме. Это состояние ума провоцирует геноцид, дикие зверства, смертельные этнические бунты и битвы, в которых пленных не берут. Оно стоит за эпизодами полицейского беззакония, подобными жестокому избиению в 1991 г. Родни Кинга, пытавшегося скрыться от преследователей на автомобиле и сопротивлявшегося аресту. Наступает момент, когда ярость сменяется экстазом, и толпа бесчинствует, смеется и вопит, упиваясь своим изуверством.

Буйству учить не нужно. Когда оно вспыхивает в армейских или полицейских частях, командиров это часто застает врасплох и они вынуждены подавлять его, поскольку бессмысленные убийства и зверства не решают никаких военных или правоохранительных задач. Неконтролируемое бешенство может быть примитивной адаптацией, помогающей воспользоваться моментом и окончательно разгромить опасного врага, пока он не собрался с силами и не отомстил. Здесь наблюдается поразительное сходство со смертоносными нападениями шимпанзе, когда триггером насилия может стать беззащитный одиночка, встретившийся группе из трех-четырех особей. Учитывая инстинктивный характер подобного бешенства, можно предположить, что поведенческий репертуар человека содержит алгоритмы насилия — оно дремлет до поры, но пробуждается в определенных обстоятельствах, а не накапливается постепенно, подобно чувству голода или жажде.

Подробнее читайте:
Пинкер, С. Лучшее в нас: Почему насилия в мире стало меньше / Стивен Пинкер; Пер. с англ. [Галины Бородиной и Светланы Кузнецовой] — М.: Альпина нон-фикшн, 2021. — 952 с.

Источник: nplus1.ru

. .