Дедолларизация: от лозунга к практическим действиям?

Наталья Селиверстова / Р: НовостиДмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Минувший 2018 год поставил перед российской властью и экономической элитой проблему потребности в экономической стратегии, адекватной сегодняшнему состоянию глобальной экономики и перспективам ее развития. Этот вопрос является для российских экономических властей крайне болезненным, поскольку существенным образом сократит свободу рук в текущей экономической политике и поставит определенные рамки экономическим и социальным новациям властей. Тема дедолларизации экономики, под которой понималась несколько более узкая и специфическая проблема – дедолларизация системы международных расчетов, была одной из системообразующих экономических идей для российских экономических властей в 2018 году. Но развивавшиеся вокруг нее процессы не доказали однозначно эффективность дедолларизации и как стратегической идеи, и на уровне практических подходов, осуществлявшихся правительством. Если дедолларизация и сохранится на 2019 год как приоритет, то задачи будут решаться в существенно более сложных политических условиях. Но дедолларизация должна перестать быть политическим лозунгом и превратиться в систему тактических, иногда неафишируемых действий, нацеленных на конечный результат. Насколько российская власть к такому развороту готова, сказать пока сложно.
Решение Китая отказаться – в рамках политики стратегического компромисса с Вашингтоном – от перехода в расчеты в национальных валютах с Россией стало тяжелым ударом по идее дедолларизации. Рост товарооборота с КНР рассматривался как стратегический ресурс, свидетельствовавший об успешности заявленного курса на «разворот на Восток», а дедолларизация, даже частичная, была бы важным политическим свидетельством правильности модели, когда дедолларизация становилась бы дополнением политического сближения государств.
Расчеты, что Китай – с учетом его экономической зависимости от Вашингтона и встроенности значительной части китайской элиты в американоцентричную финансовую систему – станет союзником России в важнейшем геоэкономическом проекте, не учитывали не только ограниченности китайских геоэкономических возможностей, но и усложняющейся внутриполитической обстановки в КНР. Китай в обозримой перспективе не будет обладать достаточной «свободой рук» в финансовой сфере, чтобы на политическом уровне обозначать конкурентные по отношению к США проекты.
Поведение Китая, диктуемое краткосрочной экономической логикой и стремлением сохранить существующую систему доллароцентричной мировой экономики, согласившись даже с среднесрочно невыгодной для себя ее архитектурой, подвигают нас к выводу, что политический потенциал идеи дедолларизации исчерпан. Далее дедолларизация может продвигаться в рамках чисто экономических механизмов и логики среднесрочной коммерческой выгодности бездолларовых систем. В процессе дедолларизации интересы России и Китая во многом противоположны. Пекин, похоже, принял решение о реализации в среднесрочной перспективе собственных планов создания дедолларизированного финансово-инвестиционного пространства как минимум в части Евразии с ориентацией на китайские модели расчетной и инвестиционной деятельности и разрабатываемые в КНР новые форматы виртуальных финансовых коммуникаций. Любое соглашение с Россией о совместных действиях по дедолларизации означало бы сокращение свободы рук Пекина в инвестиционном поглощении относительно слабых финансовых систем стран Центральной Азии, а на следующем этапе – и части стран Среднего Востока.
Стоит ожидать активизации китайских усилий по противодействию планам России по частичной дедолларизации торговых расчетов в ЕАЭС. Оно может осуществляться с использованием политических инструментов, становясь с операционной точки зрения частью усилий по перехвату у американцев инициативы в экономическом влиянии в регионе в условиях объективного «отката» экономического влияния Москвы. Постсоветское пространство – один из немногих географических сегментов мировой экономики, где КНР сможет конкурировать с США в финансовой сфере. Но только за счет ослабления присутствия России.
Неготовность Китая переходить с Россией на расчеты в национальных валютах не снимает со среднесрочной «повестки дня» вопроса о механизмах взаиморасчетов и обеспечения инвестиций при разрастании санкционной политики со стороны США и в принципе снижения устойчивости глобальной финансовой системы. Дедолларизация становится объективной, реальной экономической потребностью и для России, и для стран, пытающихся осуществить промышленную модернизацию.
С учетом амплитуды колебаний на товарных и финансовых рынках глобальная экономика или уже вошла, или находится на ближних подступах к периоду слабоконтролируемой манипулятивности, обеспечиваемой в том числе глобализированным характером долларовой системы расчетов.
Дедолларизация не является просто избавлением от доминирования доллара в международных и региональных расчетах. Дедолларизация является процессом вывода значимых сегментов региональных и трансрегиональных экономик или специфических экономических операционных пространств из американоцентричной валютно-финансовой системы, включая вывод из пространства американского регулирующего законодательства, являющегося уже не просто основой глобального финансового законодательства, но начинающего заменять международное право. В этих условиях надо понимать: задача дедолларизации становится не столько технологической или даже экономической, но политической. Более того, она может быть решена только в рамках целостной и комплексной стратегии, а не тактики и пропаганды, как было в 2017-2018 годах.
Какие принципиальные экономические вопросы возникают в связи с дедолларизацией, хотя бы в том виде, как она была обозначена на политическом уровне? Назовем четыре главные проблемы:
Охват за пределами непосредственных участников (фактически учредителей) системы, возможность подключения к системе других стран без взятия на себя каких-либо жестких политических обязательств.
Устойчивость системы к манипуляциям финансового и правового плана, способность ее выполнять свои функции под внешним давлением.
Возможность монетизации и реинвестирования полученных через систему финансовых ресурсов за пределами условно дедолларизированной системы, в обычном глобальном инвестиционном пространстве.
Вписанность в глобальное или субглобальное финансово-инвестиционное регулятивное пространство, формально-юридическая приемлемость механизмов и самого пространства дедолларизации для ключевых игроков современной экономики.
В том виде, как дедолларизация обозначалась на экономическом и политическом уровне в течение 2018 года, она не давала удовлетворительных ответов ни на один из этих вопросов. Осуществлявшийся подход решал лишь проблему устойчивости к манипуляциям, да и то только технологического плана. Для политических манипуляций на международном уровне в рамках более комплексной системы модель дедолларизации, продвигаемая Россией в последние два года, была более чем уязвима, что и доказало поведение КНР под давлением со стороны США. Создавалось впечатление, что дедолларизация для России, как и для Китая, является имитационным процессом, направленным на то, чтобы создать дополнительные возможности давления на США, принуждая те к компромиссу. Но, в отличие от Китая, который, конечно, испытывает трудности во взаимодействии США, но не ограничен в доступе к инвестресурсам, Россия действует во все более и более стесненных финансовых и инвестиционных условиях, когда дедолларизация становится важнейшей операционной потребностью.
Российские экономические власти допустили главную стратегическую ошибку, считая, что успешная дедолларизация возможна в рамках существующей архитектуры глобальных финансов. Ошибочной была не сама концепция дедолларизации, а главная линия ее реализации: дедолларизация двусторонних торговых взаиморасчетов. Переход на расчеты в национальных валютах относительно легко осуществим, не требовал дополнительной инфраструктуры и давал возможность пропагандистски поддерживать тему. Но в среднесрочной перспективе расчеты в национальных валютах прорывом быть не могут. Основанные на них системы «приглашают» конкурентов к использованию внутренних экономических уязвимостей для оказания давления, например через манипулирование финансовым рынком.
Как правило, соглашения о двусторонних валютных свопах заключаются на относительно небольшие суммы. Классический пример – декабрьское соглашение 2018 года Индии с ОАЭ о бездолларовом валютном свопе на менее чем $500 млн, что в какой-то мере является резервным инструментом на случай возникновения форс-мажоров. Эта практика будет расширяться с учетом нарастающего недоверия к долларовой финансовой системе. Но полный перевод торгово-инвестиционных отношений между крупными странами в «своповый» режим, естественно, невозможен. Хотя современные технологии финансовых коммуникаций дают возможность рассматривать более сложные формы валютных свопов, в частности многосторонние, но это в любом случае будет частью не корпоративных, а межгосударственных отношений.
Двусторонние форматы расчетов в национальных валютах являются архаическими и чисто расчетными механизмами, где недоступны многосторонность расчетов и клиринговое реинвестирование. Не учитывается прогресс в развитии новых форматов и технологий финансовых коммуникаций, произошедший за последние годы. Наконец, в системах двусторонних расчетов неизбежно проявились бы все риски, связанные с асимметриями национальных экономик.
Если бы Китай согласился перейти в торговле с Россией на расчеты в национальных валютах, это означало бы в среднесрочной (3-5 лет) перспективе превращение российской финансовой системы в придаток китайской. Хотя бы в силу разницы инвестиционных и инфраструктурных потенциалов. Это означало бы частичную утрату национального суверенитета и создание серьезных новых механизмов вывода финансовых ресурсов из России.
В условиях сохранения глобальности финансовой системы и проявления в полной мере глобальной финансово-инвестиционной взаимозависимости привлекательность взаиморасчетов в национальных валютах будет снижаться и дальше, особенно учитывая, что, осознавая важность «китайского прецедента», США станут оказывать усиленное давление на потенциальных участников подобных систем. Чтобы стимулировать развитие такой расчетной системы, нужно выйти на принципиально новый уровень привлекательности, а это в имеющихся ограничениях крайне сложно. Компенсировать здесь можно только созданием устойчивой системы перекрестных взаимных инвестиций за счет прибыли, получаемой от взаимной торговли, но для этого требуется принципиально более высокий уровень взаимного доверия и интеграции. Такого уровня доверия у России никогда не будет с КНР, учитывая глубину китайско-американских отношений, но он вполне достижим в отношениях с целым рядом других стран.
С точки зрения накопления опыта создание двусторонних форматов и связанных с ними двусторонних же торгово-инвестиционных пространств, где доллара как расчетной и «буферной» единицы не существует, является важным. Но это направление на нынешнем этапе развития процессов дедолларизации останется вспомогательным.
Развитие отношений со странами ЕС по поводу торговли с Ираном, хотя дедолларизация происходит только в одном из их сегментов, является гораздо более важным фактором, нежели отношения с Китаем, поскольку имеет существенно больший потенциал диверсификации и мультипликации на другие страны и отраслевые направления.
Ключевым направлением развития должна стать секторальная дедолларизация, формирование отраслевых экономических пространств, в которых доллар не будет являться единственной расчетной единицей. Отраслевой характер пространства в данном случае не является принципиально важным, равно как первоначальный масштаб пространства.
Ключевым фактором дедолларизации могло бы стать разрушение системы долларовых расчетов за нефть, что становится вполне реальным с учетом внутреннего кризиса в Саудовской Аравии, главной опоры США в ОПЕК, а также превращения США в нефтеэкспортирующее государство. Хотя эта перспектива и возникнет, вероятно, только после 2020-2022 годов при отсутствии серьезных форс-мажоров в России.
Ограничителем возможностей практической дедолларизации остается отсутствие для нее инфраструктуры. Такая инфраструктура – не только расчетно-инвестиционные центры, сориентированные на бездолларовый клиринговый оборот и формирование «пакетов», адекватных современному состоянию глобальной экономики инвестиционных инструментов, но и создание экономического, первоначально, естественно, торгового пространства для таких операций. В торгово-инвестиционных предложениях России должны появиться товарные и сервисные позиции, предоставляемые либо за национальную валюту (рубль или его усовершенствованный вариант для международных расчетов, что допустимо с учетом санкционной ситуации, но будет тяжелым политическим выбором), либо за иной эквивалент (золото, но возможны и иные варианты товарного резервирования). Ключевым инструментом развития процессов дедолларизации должна была стать политика России в ЕАЭС. Но здесь наблюдается системная стагнация и резкое падение интереса Москвы к качественному углублению сотрудничества со странами постсоветского пространства. Пока дедолларизация в рамках ЕАЭС даже на уровне модельного апробирования механизмов выглядит маловероятной.
В качестве «полигона» для практической, а не лозунговой делолларизации стоит использовать механизмы торгово-экономического взаимодействия в Прикаспии и инвестиционные процессы в пространстве глобального логистического коридора «Север-Юг». Там дедолларизация произойдет в любом случае из-за нарастания конфликтности в отношениях США с Россией и Ираном. Главный вопрос – в каком темпе и формате все будет происходить.
Нельзя недооценивать фактор «низовой дедолларизации» – вялотекущий процесс вытеснения доллара из бытового обращения и бытового внебанковского сбережения. Ключевым фактором востребованности здесь является неограниченная, доступная и относительно быстрая ликвидность доллара. Но стремление США к ужесточению регулирования долларового безналичного оборота и актуализация идей по изменению формата наличного долларового обращения создают для развития направления дополнительные возможности. И не только и не столько в России, сколько в странах, где относительно архаизированные механизмы сбережения и инвестирования с использованием наличных или различных суррогатов сохраняют востребованность.
На данном направлении ключевым игроком попытается стать Китай, но Пекин сориентирован на продвижение собственных безналичных инвестиционных форматов, а не наличных. А также воспринимается как сила, действующая по модели, схожей с США, только грубее. При появлении у России вариантов гибридных сберегательных и инвестиционных инструментов шанс на получение свой доли на этом рынке имеется.
Дедолларизация могла бы развиваться за счет рисковых финансов, потенциально легализуемых и эффективно реинвестируемых как в российскую экономику, так и в те сегменты экономических пространств других стран и регионов, где Россия имеет определенное влияние. Например, в торговле углеводородами, где сформировался большой объем «серого» капитала, и США явно пожелают поставить его под контроль.
Россия в контексте дедолларизации должна не просто проявлять осторожность и стремиться к постепенному развитию процессов, не рассчитывая на быстрые «прорывы», для чего нет ни экономического потенциала, ни достаточного операционного пространства, ни политической воли. Россия должна стремиться к постепенному и минимально публичному созданию бездолларовых экономических операционных пространств. России нужна не дедолларизация как таковая, а создание защищенного от манипуляций доступа к максимально широкому кругу источников инвестиций и оборотного капитала. Механизмы и форматы дедолларизации будут лишь буферным инструментом частичной легализации и безопасного реинвестирования получаемых инвестресурсов. России вряд ли стоит идти в «авангарде» процесса. Лидерство вряд ли возможно в силу «веса» России в мировой торговле и специфики российского экспорта. Но Россия должна понимать специфику развития процессов дедолларизации по всем уровням и направлениям и создать для ключевых из них собственные форматы и инвестиционные продукты, а также соответствующую инфраструктуру.
Источник
Автор: rina