Давос: Уменьшить неопределенность не удалось

Главой российской делегации на Всемирном экономическом форуме в Давосе (Швейцария) назначили министра экономического развития Максима Орешкина. Григорий Сысоев / Р: НовостиДмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики
Давосский экономический форум 2019 года, вероятно, войдет в историю как один из наиболее информационно унылых и содержательно слабых, несмотря на то, что он проводится в условиях обострения глобальных политических противоречий и нарастания ожиданий начала масштабного экономического кризиса. Это привело к близкому к катастрофическому размыванию стратегической повестки дня, ради формирования которой и создавался Всемирный экономический форум. Отличительной чертой Давоса-2019 стало то, что дискуссия строилась строго в пределах идеологических рамок современного глобализированного либерализма без примесей альтернативных подходов. Дискуссия на форуме, безусловно, отражает современное состояние западных экономических и политических элит. Показательно, что ключевым сюжетом, доминировавшем на форуме, был кризис либеральной модели глобального развития. Дискуссия подтвердила «переходное» состояние и глобальной политики, и глобальной экономики, распад традиционно монопольного либерально-инвестиционного экономического мейнстрима, остававшегося основой глобализации в последние 30 лет.
«Драматургия» Давоса-2019 строилась, исходя из приоритета текущих международных проблем в контексте перспективных, но считающихся неблизкими глобальных трансформаций. Отсутствие на форуме представителей ведущих стран мира имело большое не только имиджевое, но и стратегическое значение, поскольку и условно «тактическая» повестка дня оказалась сравнительно бедной. Выступления президента Бразилии Жаира Болсонару, «символа» новых политических тенденций, и Генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга едва ли можно считать удачными. Они показали степень зацикленности элит на тактической повестке дня, отсутствие даже не стратегического, а среднесрочного видения перспектив развития. Речь ставшей главным статусным гостем форума Ангелы Меркель была откровенно слаба и не содержала значимых в политическом и экономическом смысле заявлений. В результате даже информационный статус Давосского форума был существенно ниже, нежели в предыдущие годы.
Предметом стратегической дискуссии стали попытки если не выработки, то обсуждения нового, более сбалансированного механизма обеспечения глобального экономического роста и противодействие тенденциям деглобализации и регионализации. Деглобализация рассматривается в современном либеральном дискурсе как крайне опасная тенденция, а главное – вполне реальная, учитывая современные политические обстоятельства, прежде всего попытки со стороны США обеспечить новую, более жесткую институционализацию американского глобального доминирования.
Определяющим вопросом стали не столько темпы экономического роста как таковые, сколько механизм, обеспечивающий извлечение и реинвестирование различных типов ренты в интересах «коллективного Запада», групп интересов, встроенных в систему финансово-инвестиционного капитализма, остающуюся основой современной глобализации. На Давосе-2019 было признано, что нынешняя модель финансово-инвестиционного капитализма принципиально жизнеспособна только в условиях динамично и синергично развивающейся глобализации. Любое замедление глобализации стимулирует слабоконтролируемые риски.
Как показал Давос-2019, мировой экономической элите пока не удалось преодолеть базовую проблему современного глобального развития: отсутствие полноценных комплексных экономических образов будущего. Впервые за многие годы затруднительно говорить о наличии «давосского консенсуса», определяющего среднесрочные приоритеты экономического и политического дискурса. Но это обстоятельство было вполне ожидаемым, хотя системное отсутствие обсуждения вопросов, связанных с сочетанием глобализма и национального суверенитета в условиях деактуализации парадигмы «плоского сетевого мира», выглядело несколько странно, несмотря на то, что вопрос о национальном суверенитете является для «западного мейнстрима» крайне болезненным.
Какие вопросы можно было бы выделить в качестве основы глобальной «повестки дня» в том виде, как ее видит глобальная условно западная политическая и экономическая элита? Особенно учитывая, что, несмотря на явный идейный кризис прежних либеральных концепций, альтернативного условно «западному» «образа настоящего», тем более образа будущего, пока не появилось. Можно выделить несколько принципиальных вопросов, проявившихся в ходе дискуссии на форуме.
Первое. Сохранение интегрированности и функциональной целостности глобального инвестиционного пространства остается одним из наиболее важных приоритетов глобального развития. Сценарий неконтролируемого, хаотического распада экономического (и, что не менее важно, регулятивного) пространства глобализации в результате неэкономических событий (политического и/или военно-силового кризиса, например) рассматривается как реальный.
Участники Давосского форума не решились признать, что распад глобального операционного и инвестиционного пространства является продуктом внутренних процессов в современной глобальной политике, в частности санкций и нарастающей политизации глобальных политических отношений. В этом смысле пас со стороны российской либеральной элиты, сделанный и на Гайдаровском форуме, и уже на Давосском, заявлениями о том, что санкции укрепляют позиции изоляционистов, принят не был.
Очевидно, что полноценных рецептов развязывания финансового кризиса без как минимум частичного дефолта у мировой финансовой элиты нет. Во всяком случае обсуждение проблемы в рамках форума носило исключительно неконкретный характер. Западная экономическая элита, признавая неизбежность экономического кризиса как такового, считает, что к регионализации, даже в пределах макрорегионов, он не приведет и сыграет, несмотря на издержки, положительную регулятивную функцию. Глобальный экономический кризис продолжает мыслиться значительной частью западной экономической и интеллектуальной элиты как внутрисистемный, а по сути – коррекционный, хотя и, вероятно, с большим охватом и глубиной.
Считается, что кризис будет локализован в пределах финансового сектора и сможет хотя бы минимально нейтрализовать диспропорциональное место, которое занимает финансовый сектор в глобальной экономике. Этим, вероятно, объясняется сравнительно спокойное отношение к возможности возникновения кризиса.
Второе. Необходимость если не сокращения «глобальной бедности», то ее сдерживания, возвращение к принципу глобального догоняющего социального развития. Социальные асимметрии, в отличие от кризиса на финансовом рынке, становятся в восприятии западных элит одним из острейших рисков современности, формирующемся уже не только в развивающемся мире (миграция, сетевая преступность, наркомафия, риски региональной дестабилизации), но и возникающем внутри «экономической метрополии». Это говорит о нарастающем внимании к проблематике социального управления и структурирования, а возможно, и постепенном отходе от концепции неограниченной социальной атомизации как инструмента обеспечения среднесрочной стабильности в обществе.
Главным инструментом борьбы с бедностью в пределах глобальной «экономической метрополии» становится минимальный гарантированный доход. На фоне относительной экономической стагнации это свидетельствует о достижении современной западной экономикой качественных пределов своей эффективности: признается отсутствие более эффективного и коммерчески выгодного инструмента, нежели стимулирование потребления.
Дискуссия на Давосском форуме действительно приближает нас к признанию возникновения посткапитализма: общества, в котором главный постулат классического капитализма – коммерчески измеряемая эффективность – не работает и постепенно подменяется идеологическими фантомами, такими как «сбалансированное развитие» и «социальная стабильность». Хотя подходы, основанные на доминировании в глобальном развитии крупных урбанистических центров, «глобальных городов», пока не пересматриваются, несмотря на явные социально-политические издержки модели.
Третье. На Давосском форуме произошла попытка сформулировать наиболее привлекательный вектор технологического развития, который станет в перспективе доминирующим вектором инвестиций. Как и предполагалось, в качестве технологического инвестиционного мейнстрима обществу предложен блок нейроцифровых технологий, являющихся попыткой вывода управленческих и сервисных цифровых технологий (которые отчасти уже реализованы в технологических циклах «большие данные» и «распределенный реестр») на качественно новый уровень за счет надстройки их прикладными биотехнологиями. Этот инвестиционно-технологический вектор среднесрочно жизнеспособен, в том числе в силу увязанности технологий с реальным сектором экономики.
Но такой инвестиционный вектор в технологиях самой своей логикой провоцирует кардинально большую степень вовлеченности в социальное конструирование и переформатирование, нежели было традиционно. Возникшая в процессе развития современного информационного общества социоинформационная гибридность будет усиливаться и расширять среднесрочную экономическую базу. Критическим компонентом становится способность глобальной элиты и контролируемых ею финансовых институтов сохранить не только глобализированный характер инвестиционного пространства, не допустив его регионализации, но и глобализированный характер современного информационного общества. Можно предположить, что глобальная экономика входит в период максимизации социальной интрузивности и социального конструирования.
На Давосе-2019 отмечалась и критичность нового импульса в развитии мировой энергетики. Технологический и, как следствие, инвестиционный застой по данному направлению рассматривается как одна из главных причин торможения экономического роста и формирования опасных социально-экономических асимметрий развития в развивающемся мире. Но под это направление инвестиций пока отсутствует внятная технологическая база.
Четвертое. Давосский форум четко показал нарастание даже на уровне экономической элиты запроса на новое идеологическое основание для развития глобального общества и соответствующих трансформаций. Показательно, что если раньше говорили о постидеологии, обслуживающей определенные экономические не только интересы, но и форматы (таким был «инвестиционный капитализм» перед кризисом 2008-09 годов), то сейчас, скорее, вызревает запрос на постэкономику, которая сама по себе развивается в рамках вполне жестких идеологических установок. Апробируемый сейчас на нескольких ситуациях управляемой нестабильности в экономически значимых странах право-левый популизм, основанный на управляемом протесте против коррупции и несправедливости, а также оторванности элит от общества, может стать полноценной основой для новой волны глобализации под условно «левыми» лозунгами. Но в таком случае мы неизбежно столкнемся с хаотизацией операционного пространства, которая может ударить не только по периферийным рынкам, но и по рынкам экономических метрополий.
На волне развития леворадикальных политических процессов и возникновения на определенном этапе неких политических институтов нельзя исключать новой актуализации концепции сетевизации США (концепция «Америки разных скоростей», но уже не в либерально-глобалистском, а левопопулистском формате, обозначенном в ряде заявлений представительницы левого крыла демократической партии США Александрии Окасио-Кортес), которая может стать одним из инструментов противодействия экономическому национализму Дональда Трампа.
Пятое. Остается актуальной экологическая проблематика, которой в условиях относительной вялости основной долгосрочной экономической «повестки дня» начинает уделяться большое внимание. Глобальная экология остается одним из немногих направлений глобализации, которое почти не подверглось деградации за последнее время. Можно говорить даже об усилении радикальности подходов основных игроков в сфере экологии и дальнейшей политизации экологической тематики.
Новая глобальная экология вполне может стать основой для «антитрамповской», а в более широком смысле – «антинационалистической», повестки дня «коллективного Запада» в условиях явной деградации проблематики «прав человека» и в целом гуманитарной составляющей глобализации, в том числе в силу чрезмерного манипулятивного задействования этой тематики США и странами ЕС.
Условно «западный» политико-экономический дискурс стоит на пороге формулирования новой глобальной экологической парадигмы, которую можно было бы назвать «посткиотской». «Киотская модель», похоже, уже рассматривается как устаревшая и политически неэффективная в новых геоэкономических условиях. Возникновение нового политического, а затем экономического процесса вокруг «киотской модели» вряд ли возможно, особенно с учетом позиции большей части американской экономической элиты. Экологическая тематика выглядит сейчас наиболее эффективной с точки зрения возможностей управления экономическим ростом крупнейших развивающихся стран, включая Китай, Индонезию, Бразилию; в меньшей степени – Индию и Россию.
Ожидаемы и попытки переформатировать тему «альтернативных источников энергии», которые, хотя и доказали технологическую возможность тиражирования и стали важнейшим элементом ряда национальных экономик (относительно небольших и в основном постиндустриальных), все острее обрастают вопросами об их рентабельности и инвестиционной непривлекательности в отсутствие внеэкономического стимулирования.
Но под экологическую тематику не сформировано новой не только идеологической, но и технологической основы – все вращается вокруг традиционных парадигм, которые устарели с точки зрения глобального экономического контекста. Сейчас вокруг темы экологии можно развить только политический процесс, но никак не инвестиционный. Нужно сформулировать принципиально новый экономизируемый ракурс развития экологической проблематики.
Не исключено, что основой новой «повестки дня» в глобальной экологии станут вопросы, связанные с водной проблематикой, вокруг которой относительно легко формируется инвестиционный и регулятивный цикл с высоким потенциалом универсализации воздействия: эти механизмы могут быть применены как в развивающемся мире, так и в развитых странах, структурируя в новом облике радикализирующееся экологическое движение.
Особенность положения России в контексте обсуждавшихся в Давосе вопросов, как можно судить по выступлениям представителей нашей страны, заключается в неадаптивности российского либерализма и запаздывании в его трансформациях по сравнению с процессами, которые происходят в рамках либеральной идеологии на Западе. Можно зафиксировать откровенную «выключенность» российского либерального сообщества из основных направлений либерального западного дискурса. Пока, безусловно, концептуальное расхождение глобального (условно «западного») либерализма и его российской эманации не достигло критических масштабов, но оно уже становится содержательным, а в перспективе может стать ценностным. Это подтвердил прошедший в Москве юбилейный Гайдаровский форум.
С одной стороны, форум подтвердил монополию либеральной части элиты на идеологическое обеспечение развития российской экономики и управление стратегическим развитием, но, с другой стороны, продемонстрировал одновременно полное отсутствие собственного, национального осмысления либеральной идеологии и выпадение российского либерализма из глобальной «повестки дня». Ни одна из проблем, которые рассматриваются в качестве вызовов сложившемуся в «первом мире», то есть в мире «коллективного Запада», пока не нашла отражения в повестке дня Гайдаровского форума в Москве. Исключение составляет проблематика, связанная с новой социально-энергетической политикой, но и в данном случае ракурс, под которым рассматривается тема, существенно отличается от «давосского мейнстрима». Такое стратегическое расхождение двух повесток дня во многом и обусловило остроту современного кризиса в отношениях России и Запада, а также малую результативность диалога российской либеральной элиты со своими западными партнерами и политическими менторами.
Источник
Автор: rina