Смена политического ландшафта

Стивен Баркли, министр по выходу Великобритании из Евросоюза, заявил, что премьер-министр Тереза Мэй сможет снова поставить свое Соглашение о выходе на голосование в британском парламенте, если с ЕС удастся согласовать отсрочку запланированного на 29 марта выхода Великобритании, сообщает The Guardian.

С любезного разрешения научного сотрудника факультета медиа и коммуникаций Университета Бортмута Валерия Аджиева «Полит.ру» публикует первую часть его анализа ситуации, который он выложил в своем Facebook.

Продолжаю свою летопись Брекзита. Мои последние брекзитовские тезисы были опубликованы в самом конце января. Что же случилось с тех пор? Ответ парадоксален: с одной стороны, случилось очень многое. Вот не далее как вчера неожиданное решение спикера Палаты Общин изменило все расклады. Заголовки газет кричат о «конституционном кризисе».  С другой стороны, принципиально не поменялось ничего. In a nutshell: никто так и не понимает, что происходит и, тем более, что случится дальше. Главные вопросы висят в воздухе: примет ли Парламент решение выходить из ЕС или нет, если выходить – то на каких условиях, а если не выходить – то что делать дальше?

Что изменилось, и весьма радикально – это политический контекст событий. Такое впечатление, что происходит переформатирование политического ландшафта, на глазах меняются правила политического поведения, буквально укорененные в веках. Изменяется установившийся баланс власти и паттерны ее функционирования. Именно эти изменения и заслуживают рассмотрения. Проблема (для меня) в том, что за событиями просто не угнаться, особенно такому как я, который хочет выдать концептуально завершенный анализ и не умеет писать быстро. Как следствие, текст устаревает еще до публикации. Наверное, есть смысл просто выдать текущие тезисы, которые могут быть оперативно обновлены.

На днях один популярный (и заслуженно популярный) автор выдал текст о Брекзите как бы «для чайников». Этот текст удостоился похвал со стороны немалого количества уважаемых людей («короткий, ясный и фактический» – Александр Морозов, «Прекрасный разбор» – Глеб Павловский) Так вот: мой текст будет длинный (дьявол в данном случае в деталях), выводы будут неочевидны. Но зато – в отличие от – он не будет упрощать объективно сложный феномен, а факты и тем более цифры будут корректными.

Вторую часть текста, которая посвящена текущим (начавшимся неделю назад со второго «значимого голосования» о судьбе Соглашения о выходе из ЕС), надеюсь опубликовать вечером или завтра.

Автобус с рекламой за выход из ЕС / flickr.com

1. Начну, однако, с напоминания, что, собственнно, есть Брекзит. Насколько я понимаю, даже интересующиеся этой темой склонны забывать некоторые значимые детали. Итак. На референдуме, состоявшемся 23 июня 2016 года, большинство проголосовало за выход Великобритании из ЕС. Напомню цифры: за – 17.2 млн или 52%, против 16.1 млн или 48%, явка составила 72.2% – это много.  В начале 2017 г. Британский Парламент подавляющим большинством голосов одобрил (т.е. придал статус закона) инициацию статьи 50 Договора о Европейском Союзе, регулирующую процедуру выхода. Дата выхода была установлена на 29 марта 2019 г. После длившихся полтора года переговоров 25 ноября 2018 г. на специальном саммите в Брюсселе Соглашение о выходе было одобрено и представлено для рассмотрения в Британский Парламент. В Британии оно было встречено негативно и брекзитерами, и римэйнерами, и буквально всеми политическими структурами и широкой публикой. Как я подробно разъяснял тогда в своей статье, это Соглашение не имело перспектив получить одобрение Парламента. Хотя голосование по нему было перенесено с 11 декабря на 15 января, но уступок от ЕС добиться не удалось, и Соглашение все равно было отвергнуто беспрецедентно большим числом голосов (202 – за, 432 – против).

Сразу после этого правительство успешно пережило внесенный главой оппозиции вотум недоверия, а затем и лично премьер-министр – вотум недоверия внутри консервативной парламентской партии. Обезопасив свою позицию лидера партии на следующий год. После чего процесс хоть как-то начал сдвигаться с мертвой точки: в конце января был достигнут первый серьезный компромисс между сторонниками «жесткого» и «мягкого» Брекзита: прошла (за 317, против 301) поправка, внесенная влиятельным председателем парламентского комитета  заднескамеечников «Комитет 1922» Грэмом Брейди. Принципиальные брекзитеры отказывались от большинства своих претензий к Соглашению (их список можно найти в упомянутой моей статье) и обусловили поддержку Соглашения при следующем голосовании заменой пресловутого «backstop» некой альтернативой (например, сводящейся к техническим средствам отслеживания пересечения товарами границы между Ирландиями без оборудования «реальной» границы с пропускными пунктами).

Ирландия. Двери рядом / pixabay.com

Стоит напомнить, почему этот самый «backstop» так критичен. Это страховочный инструмент, вынуждающий Британию подчиняться таможенным установлениям ЕС в случае, если в конце переходного периода в декабре 2020 г. не будет достигнуто новое соглашение о взаимной торговле без жесткой границы между Ирландиями. Его контекст задается тремя требованиями, которых невозможно избежать: (1) Т.н. «красная линия Брекзита»: обязательство, официально данное премьером, что Британия покинет европейский таможенный союз, что даст ей возможность заключать торговые соглашения с другими странами – что до референдума декларировалось как основное потенциальное преимущество Брекзита; (2) Структурная целостность Соединенного Королевства: неприемлемость введения фактической границы, которая отделит Северную Ирландию от остальных частей страны; (3) Сохранение открытой границы между Ирландиями, что не только имеет огромное практическое и символическое значение для ирландцев по обеим сторонам этой границы, но и зафиксировано в Good Friday Agreement – с огромным трудом достигнутом в конце 1990-х Соглашении о мире в Северной Ирландии. Эти требования конфликтуют друг с другом. Зафиксированный в Соглашении о выходе  «backstop» не устраивал сторонников Брекзита, потому что выйти из этой предположительно временной ситуации юридически возможно только при согласии ЕС, и никаких дедлайнов на получение такого согласия не заложено. Т.е. просматривалась перспектива застрять на неопределенное время в позиции «одна нога здесь, другая там», да еще и без рычагов воздействия на ситуацию в Брюсселе и Страсбурге (депутатов-то там уже не будет. Как и британских бюрократов).

Вооруженная этой поддержанной поправкой Брейди (наконец-то Парламент сформулировал хоть что-то определенное – ведь долгое время ни одно предложение не набирало большинства, и ЕС резонно вопрошала – если Вы недовольны, то скажите четко, чего хотите), премьер Тереза Мэй инициировала новые переговоры с ЕС. При этом должностные лица ЕС не уставали артикулировать свою вполне известную позицию: мы, конечно, готовы разговаривать, но вносить изменения в уже утвержденный и имеющий юридическую силу текст Соглашения, не будем. Хотя будем рады дать заверения (юридически не обязывающие), что намерений бесконечно продлять backstop  у ЕС нет и не будет. Казалось бы, все ясно: перспектив на требуемые Парламентом изменения Соглашения не видно (чтобы в этом ни у кого не было сомнений, председатель Европейского Совета Дональд Туск высказался о британских брекзитерах, презрев все каноны дипломатии – «им зарезевировано место в аду»), но Тереза Мэй с такой реальностью примиряться не собиралась. И продолжала действовать в рамках своей генеральной стратегии: процесс идет, пусть принципиально ничего не меняется, но дедлайн, когда Парламент будет вынужден принимать решения, приближается. А значит, надежда протолкнуть Соглашение не мытьем так катаньем есть.

Brexit / @infozentrale/Wikimedia Commons

Очень скоро брекзитеры (которые, было, воодушевились) обнаружили, что премьер перестала публично говорить о «замене» формулировок касательно backstop (что поправка Брейди вроде бы предписывала) – речь теперь шла об их «улучшении». И не обязательно даже эти улучшения вносить в текст Соглашения – они-де могут быть помещены в отдельный документ. Попутно была усилена уже опробованная риторика: если не пройдет это Соглашение, то есть риск, что Брекзит в лучшем случае будет отложен, а в худшем не состоится вообще – потому что выход без Соглашения (хотя и заложенный в Закон по умолчанию) неприемлем, ибо катастрофичен для страны. Интенсивность пропаганды, описывающей ужасы, которые наступят после выхода без Соглашения, была еще более усилена.  Вплоть до утекших в прессу планов «эвакуации Королевской Семьи в случае прогнозируемых массовых беспорядков».

Время шло, никаких юридически обязывающих изменений не появлялось, дата нового «значимого голосования» несколько раз переносилась. Большой шум вызвало обнародование подслушанного корреспондентом ITV разговора в брюссельском баре, в котором главный британский переговорщик Олли Робинс (он не политик, а близкий к премьеру бюрократ, интервью не дает) поведал приятелям, что на повестке дня значительный сдвиг даты выхода. Премьер это официально опровергла, но мало кто сомневался, что затягивание времени во всех возможных формах – ее основная стратегия. Что жизнь позже в очередной раз и подтвердила.

Тем временем очень важные изменения происходили во внутренней политической жизни страны, в том числе и в самом Парламенте. В середине февраля из лейбористской партии вышли 7 парламентариев. Непосредственная причина – все более разгоравшийся скандал с антисемитизмом в лейбористской партии (об этом, казалось бы, странном всплеске натурального антисемитизма в мейнстримовой партии надо бы писать отдельно – ибо это вполне системное проявление новейших тенденций на левом фланге политики – и не только в Британии) и вообще ее резкий поворот в крайне левом направлении, маргинализовавший умеренных левоцентристских депутатов. Но была и другая важнейшая причина, связанная именно со стратегией партии относительно Брекзита – нежелание руководства лейбористов поддержать проведение нового референдума (за что выступают большинство лейбористских депутатов и активистов). Руководство (во главе с известным евроскептиком Корбином) не хотело отпугнуть избирателей с севера Англии, голосовавших за Брекзит – в отличие от среднего класса левых убеждений на юге и в столице (которые ныне определяют лицо когда-то пролетарской партии). К этой группе лейбористов присоединились и три влиятельных консервативных парламентариев – проевропейских центристов-прогрессистов.

Джереми Корбин, лидер лейбористской партии / Steve Eason / Flickr

На фоне отсутствия принципиальных новостей о Брекзите, новая группа «независимых» получила просто-таки огромное паблисити. Несмотря на ее немногочисленность (а преобразование в новую партию – это вопрос не слишком близкой перспективы, и политическое лицо этой партии пока неясно –  как могут ужиться левые и правые, согласные друг с другом только в неприятии Брекзита?) руководство лейбористов пришло к выводу, что для предотвращения дальнейших партийных катаклизмов (грозящих в конечном итоге сильно уменьшить число их депутатов и размыть их коренной электорат) надо, наконец, определяться с брекзитовской политикой. И вот 25 февраля было объявлено, что лейбористы готовы – в случае если их предложения выходить из ЕС так, чтобы остаться в таможенном союзе и в Общем рынке, будут отвергнуты – поддержать требование нового всенародного голосования. Это принципиальное изменение политики, вообще говоря, противоречащее манифесту, с которым партия провела успешные выборы в 2017 г. (с обязательством уважать итоги референдума). Как результат официального изменения политики оппозиции Ее Величества, римэйнеры – и в Парламенте, и вне его – получили надежду не допустить Брекзита.

Тут стоит напомнить самую, наверное, главную объективную причину нынешнего политического хаоса: страна по отношению к Брекзиту расколота практически пополам. Расколот – и более того, фрагментирован на более мелкие, чем просто партийные, фракции и Парламент. В результате, проблематично достичь большинства (320 в данный момент)  при голосовании по любому связанному с Брекзитом принципиальному вопросу. Хотя по более процедурным вопросам, где депутаты позволяют себе голосовать ситуативно-тактически, большинство регулярно достигается. В принципе, расклад формально не так уж сложен. Есть фракция тори (314 депутатов), в союзе с северо-ирландской партией DUP (10 голосов). Теоретически большинство есть. Но голоса значительного количества тори-твердых брекзитеров (около 75) и тори-твердых римэйнеров (меньше 10)  правительству не гарантированы. Все остальные фракции (либдемы, шотландские и валлийские националисты, зеленые, почти все независимые (их сейчас 25)) всегда голосуют против тори. Хотя по принципиальным брекзитовским вопросам некоторое количество нелояльных партийному руководству лейбористов и несколько независимых могут правительство поддержать.

Сторонница Евросоюза / flickr.com

Если же говорить не о формальном, а о сущностном расколе, то здесь картина сложнее. Если большинство избирателей проголосовали за Брекзит, то три четверти депутатов голосовали на референдуме против выхода. Для многих само понятие разрыва с Европой неприемлемо идеологически. По большому счету, Парламент не отражает настроения страны. Соответственно, есть достаточное количество округов, в которых парламентарии голосовали не так, как их депутаты (цифры можно посмотреть в моей уже не раз упомянутой статье). На выборах 2017 г. и тори, и лейбористы избирались под лозунгами уважения результатов референдума. Вначале они эти обещания выполняли (процесс запустился с инициацией статьи 50 подавляющим большинством голосов). Однако со временем позиции некоторых (далеко не всех) римэйнеров радикализовались. Вплоть до того, что для нивелирования Брекзита для них все средства хороши. Оправданием служит опасность выхода без Соглашения – дескать, это очевидная катастрофа для страны, даже если избиратели этой опасности не понимают (как-де не понимали, за что голосуют на референдуме – не все, конечно, не понимали, а только те, кто был за выход), мы действуем в соответствии с «национальными интересами» (эту мантру уже нет сил слышать, ибо ею злоупотребляют все – при том, что понимание этих интересов очень разное). Проблема в том, что Парламент сейчас настолько фрагментирован, что переход нескольких депутатов в более независимое (от партии, от правительства, от своего округа) состояние ощутимо меняет соотношение сил в Парламенте. А также меняет казавшиеся вполне устойчиыми партийно-политические конвенции.

Это чрезвычайно интересный процесс, с которым раньше британская политическая система не сталкивалась. Всегда были парламентарии-диссиденты, но они обычно имели конфликт с руководством партии (очевидный пример – нынешний лидер лейбористов Джереми Корбин, десятилетиями голосовавший в Парламенте против линии своей партии). А тут многие вошли в конфликт либо с большинством избирателей своего округа, либо (это больше выражено у лейбористов) – с активистами в том же округе. Они находятся под угрозой не быть выдвинутыми на следующих выборах. Только на днях известный тори-лепутат Ник Боулс (доставляющий массу головной боли правительству и брекзитерам) вошел в такой конфликт, что официально отписался от своего округа. При этом законных рычагов отозвать такого депутата нет.

Коль скоро диспозиция обрисована, во второй части вернемся к брекзитовскому процессу.