Встреча с Пасхой

Адольфыча не любила вся Пустая звонница.Впрочем, познакомившись с ее жителями поближе, никто не отважиться бы сказать, что в этой деревне любят хоть кого-нибудь: самих себя, родителей, соседей. А иногда и детей. Но Адольфыча не любили как-то особенно отчетливо, откровенно. С ожесточением и даже омерзением.Каждый нашел для ненависти свою причину.Одним не нравилось его отчество, напрочь прикипевшее к Георгию — так, на самом деле звали Адольфыча. Отца же его дед назвал Адольфом задолго до начала войны “проклятым фюрером”. Фашиста того, Адольфа Гитлера, никто не видел. Но из воевавших в Великую отечественную домой ни один не вернулся, да и знать, что он — враг навсегда это не мешало. Свое отношение к Гитлеру деревенские перенесли сначала на самого Адольфа, а уж потом на его сына.Другие не могли забыть, как по доносам деда Адольфыча сажали и расстреливали их прадедов. Третьим была мерзка его внешность.В некрасивости своей Адольфыч уж совсем был не виноват, как впрочем, и в развязывании войны Адольфом, который не приходился ему даже отдаленным родственником. Но так как она была того разряда, что не сглаживалась даже к старости, поделать с этой неприязнью ничего не мог. А все же не уехал из Пустой звонницы в 70-ых, когда колхозникам стали, наконец, выдавать паспорта.Зачем было оставаться в нелюбимой и нелюбящей деревне, он объяснить бы не смог. Впрочем никто и не узнавал, не интересовался: что же ты, Адольфыч, не сбежал от нашей нелюбви.Односельчане воспринимали как должное, что он никуда не уехал — куда ему было ехать. Тем более, что он оставался в деревне даже и в отпуск, который десятилетиями проводил однообразно: сидел перед телевизором. Иногда даже выключенным.Но раз в год Адольфыч внезапно менялся: он начинал пить. Причем пить вчерную. Об этой традиции знала и вся деревня и он сам.Готовился к запою Адьльфыч неторопливо. Загодя, заранее закупал спиртное, закуску. А потом запирался на неделю дома. И пил один. Деревенские потому и называли это вчерную – они никак не могли понять столь бездарного перевода напитка: никого не угостить, ни с кем не посплетничать, даже морду никому не набить, просто сидеть и пить до беспробудного состояния. Как иначе назвать — только вчерную.Пил он не ровно неделю, а пять дней — с понедельника по пятницу. А в субботу рано утром исчезал и неизменно появлялся еще через неделю под вечер в воскресенье. Пересекал деревню от автобуса наискосок, поднимался на крыльцо и плотно закрывал за собой дверь.Узнать, вычислить, куда ездил Адольфыч, не было никакой возможности. Никаким подсчетам или логическим измерениям его исчезновения не поддавались. Разве что это всегда было весной, но в разные дни и месяцы. И каждый раз с субботы до воскресенья. Как местные кумушки ни старались, как не подкатывали к нему в магазине с расспросами старики, он делал вид, что не слышит подколок, вопросов. Отмалчивался.Отмалчивался годами.Так бы, наверное, никто и не узнал, куда исчезает Адольфыч, но однажды еще не растаявшим воскресным апрельским утром в Пустую звонницу с самым первым автобусом и страшными криками (именно так — по свидетельству односельчан) ворвалась Капитолина Сергевна, ездившая на Пасху на экскурсию в монастырь. Сказать, что ворвалась, конечно, было некоторым преувеличением, потому что асфальтовую дорогу до деревни так и не проложили, так что каждый метр дороги автобус от райцентра брал приступом.Капитолина Сергевна была женщиной звонкой, если не сказать пронзительной, поэтому голос ее доносился даже до домов на окраине. Казалось, можно было прослушать ее сообщение и не выходя из дома, но соседям отчего-то сразу было понятно — лучше поспешить к клубу, где и была остановка магазина.Капитолина Сергевна начала издалека. Рассказала, как неудобно ее посадили в экскурсионном автобусе, потом о том, что в монастыре туристов сразу запрягли работать, назвав это трудничеством (слово это она даже записала на бумажку, чтобы не забыть при рассказе соседям).Определили ее в трапезную готовить да накрывать столы, оказалось, что раз приурочена к Пасхе, это называется паломничество и полагается работать. Работать Капитолине совершенно не хотелось, намного интереснее было бы сосчитать куличи, которые во время освящения жертвовали монастырю, но это углядела повариха в огромном белом переднике и быстро выпроводила Капитолину Сергевну вон.В паломнической гостинице никого не было, бродить по тающим сугробам одной было скучно, холодно и ветрено. От нечего делать она зашла в храм. Купила свечки, пошла с ними вперед — к иконе. Зачем-то подняла голову и тут же углядела через боковой проход в алтаре знакомую фигуру.Капитолина Сергевна попробовала незаметно подобраться поближе, но у солеи ее дернула за подол стоявшая на коленях строгая здоровенная монахиня. Пришлось ждать, пока сержант в юбке не отойдет, чтобы повторить марш-бросок.Сделав вид, что молится на разные иконы, она, постоянно крестясь, стала медленно перебираться в нужном направлении. Подошла совсем близко. И, когда боковые врата открылись, чтобы выпустить алтарника, она удостоверилась: не показалось.В алтаре стоял их Адольфыч и что-то рассказывал священнику, а тот его очень внимательно слушал. И было понятно, что это не исповедь, что слушает священник Адольфыча с почтением и уважением. Спустя мгновение подошел и второй, кажется, главный, настоятель. Но не разогнал их, а тоже стал слушать.Внезапно Адольфыч обернулся, через открывшееся пространство увидел Капитолину. Но совсем не смутился, а, напротив, улыбнулся, от чего перестала быть заметна его некрасивость. Стремительно оказался рядом, протянул ей яйцо, где по бурой луковой краске тоненько и немного криво было выведено от края до края: “Христос Воскресе”.Повернулся и снова ушел в алтарь. Где его ждали с радостным нетерпением ..